ОН. Новая японская проза

Привстав на футоне,[17] Бен нашарил защелку окна и трижды повернул ее. Будто открывал шкатулку с секретом. Окно внезапно распахнулось, и взгляду предстало черепичное море. Серый и синий всевозможных оттенков, извиваясь, перетекали друг в друга. Среди крыш двухэтажных домишек торчали многоэтажные здания, окрашенные розоватым отблеском заходящего солнца. Взгляд Бена переместился выше, туда, где многоэтажки стояли плотнее. Дальше, где кончались и черепица, и бетон, загорелись в ряд сначала два, потом три огонька, подобно звездочкам из созвездия Орион. Как-то осенним вечером Андо, показав на них пальцем, заметил с нервным смешком: «А вот это — Синдзюку».

Скоро пора на работу в Синдзюку. Бен оглянулся и обвел взглядом комнату. За его спиной, за окном, полыхал закатными красками горизонт, отсвет его проникал в комнату. Андо из комнаты после обеда не выходит. Семиметровая комнатушка буквально погребена под пластинками, книгами и пустыми бутылками из-под виски, но почему-то кажется странно просторной. Блуждающий взгляд Бена скользнул по распростертому на татами[18] крупному телу Андо, и уперся в стену напротив. Бен даже ощутил легкое раздражение: Андо занимал слишком много места.

На стене висела студенческая форма Андо. Внушительных размеров черная форма, освещенная косыми лучами солнца, казалось, господствовала над крохотной комнатушкой. Не вставая с постели, Бен всем телом подался вперед, подползая поближе. В комнатушке и в прилегающем коридорчике стояла мертвая тишина.

Бен посмотрел вверх, на висевшую на стене форму. Ему вдруг вспомнилось, как осенним вечером он впервые шел за одетым в нее Андо по токийскому переулку. Внезапно Бена охватило неодолимое желание примерить форму. Облачить свое белое тщедушное тело в большую черную куртку и выйти на улицу, слиться с гурьбой таких же, как Андо, парней в черных студенческих куртках, льющихся сплошным потоком в университет W, смешаться с ними. Бен протянул руку и потрогал форму. Ткань оказалась на удивление грубой. Рука скользнула по нагрудному карману и расстегнула верхнюю пуговицу. Кончики пальцев нащупали выгравированные на ней затейливые иероглифы. Остальные три пуговицы остро поблескивали в сумраке.

Из соседнего дома донеслись звуки пианино и пронзительный, насмешливый детский смех.

Ну, хватит, осадил себя Бен по-японски. Так и не застегнув верхнюю пуговицу куртки, он отдернул руку, рывком сбросил одеяло и вскочил. Натянул джинсы, фланелевую рубашку и синюю куртку. Еще не совсем проснувшись, вышел в коридор.

Спустившись на первый этаж, он остановился у умывальника, располагавшегося рядом с прихожей, и взял в руки бритву, оставленную под зеркалом Андо. Маленькая бритва, с резиновой ручкой. Такие продают в общественных банях по 20 иен за упаковку.

Бен взял в руку маленькую бритву, которой брился большой Андо, и точно так же, как Андо, плеснув в лицо холодной воды, попытался взбить из мыла хоть немного пены. Когда затупившееся от многократного употребления лезвие коснулось кожи, Бен окончательно проснулся. И отраженное в зеркале лицо сразу обрело европейские черты. Бена даже передернуло.

— Сразу видно, иностранец, — невольно пробормотал он. Лицо, отразившееся в зеркале, было белое, как снятое молоко. Оно слишком сильно отличалось от лица Андо и от лиц обитателей Синдзюку. С того дня, как Бен сбежал из американского консульства, его уже не в первый раз поражал синюшный цвет собственной физиономии. Андо сказал ему: «Раз тебе больше некуда деться, поживи-ка ты пока у меня!» Не иначе как из жалости, глядя на эту бледную немочь.

И еще: это лицо отдаленно напоминало отца. Всякий раз, видя в зеркале свои голубовато-серые, холодновато поблескивающие глаза под непомерно большим лбом, Бен испытывал чувство, что встречается взглядом с собственным папашей. Тут же вспомнился отцовский наставительный тон: «Даже сделав себе харакири перед Императорским дворцом, ты не станешь японцем!»

Уйдя из дома, Бен старался не смотреться в зеркала.

По прихожей дешевого пансиона поплыл удушливый запах рыбы, которую жарили на кухне соседнего дома.

Вытерев лицо полотенцем Андо, Бен вышел в прихожую. На полу в беспорядке валялись черные ботинки. Среди них в глаза бросались его собственные мокасины — коричневые, огромные. Их купила ему мать в прошлом году в Вирджинии. Теперь они уже порядком поистрепались. Только размер ноги у Бена был больше, чем у Андо.

Выйдя на улицу, Бен нырнул под вывеску «Булочная Ямадзаки». Купив булочку с маслом и два пончика, он жадно вгрызся в булочку под музыку первого в этот день комплимента: «О, как прекрасно вы говорите по-японски!», полученного вместе со сдачей.

Каждый день, вставая с последними лучами заходящего солнца, Бен покупал у девушки-продавщицы в «Ямадзаки» свой «первый завтрак» за 35 иен — и неизменно получал один и тот же комплимент. Дабы избегнуть лишних вопросов, которые непременно последовали бы за комплиментом, стоило ему задержаться хоть на секунду, Бен изобразил некое подобие пресловутой японской улыбки и ретировался на улицу с остатками булки в руке.