ОН. Новая японская проза

Бен сбежал из дома в конце ноября. Целый день он скитался по Синдзюку и уже к ночи доплелся наконец до площади. В самом центре ее помещался фонтан. Бен прилег на ближайшую скамейку. На площади горели фонари. Налетел холодный ветер, и водная гладь пошла рябью, точно кто-то бросил в нее пригоршню мелкой гальки. Брызги неонового цвета намочили отвороты брюк. В кинотеатрах, с трех сторон окружавших площадь с фонтаном, разом прозвенели оглушительные звонки, возвещавшие о начале сеанса. После чего на оживленной площади на несколько секунд воцарилась тишина. Потом голоса зазвучали с новой силой. Бен даже мог различить каждый голос в отдельности. Более того, ему показалось, что он впервые понял, что слышит японскую речь. Отражаясь эхом, окончания японских слов пышно разрастались в черном, будто залитом тушью небе. От земли исходил леденящий холод, и Бена, сидевшего на такой же ледяной скамейке, всего затрясло. Ноябрь уходил… Бен даже забыл его английское название. Японские голоса, доносившиеся со всех сторон, мешались с плеском воды в фонтане, нашептывая: «Забудь… Забудь…»

Со слабой улыбкой Бен зажмурил глаза и провалился в сон.

Когда он открыл глаза, рассвет едва брезжил. В квадрате неба над площадью Бен увидел первые проблески света и окончательно пришел в себя. Он вдруг осознал, что сидит на скамейке и смотрит вверх.

Послышался грохот первой электрички. Бен встал, и у него закружилась голова. Ощущение было такое, будто он сбросил с себя какой-то неведомый груз. О чистейший воздух Синдзюку! Бен медленно оглядел площадь. На лавочках вокруг выключенного фонтана и на ведущих к нему каменных ступеньках, — всюду спали люди, подложив под себя газеты или изодранные тюфяки. Перед кинотеатром сидели на корточках, образовав кружок, мужчины в черной одежде и резиновых тапочках. Они оживленно жестикулировали. До Бена вдруг донесся восторженный вопль, разорвавший царившую на площади тишину: «Смотри-ка, иностранец!»

Когда Бен поднялся, у него подкосились ноги. Ему показалось, что он оставил лежать на скамейке тело — труп семнадцатилетнего сына американского консула, который забрел ноябрьским вечером на площадь в Синдзюку и умер совсем молодым у фонтана. Труп юного бледнолицего янки, который так и не успел «убраться домой».

Нужно поскорее уйти отсюда, пока никто не заметил. Бен поспешно отошел от скамейки и спустился по каменным ступенькам фонтана. Остановившись посередине площади и застегнув до самого ворота «молнию» на синей куртке, он зашагал по направлению к театру. Проходя под афишей, изображавшей певицу в кимоно, разминулся с одетыми в черные и коричневые пальто людьми. На сей раз он даже не отметил в уме, что это японцы. Да и они, в общем-то, не сильно удивились при виде Бена. Возможно, потому, что это — общий мир Синдзюку, и все, кто вокруг, тоже ушли из дому? Здесь обитают лишь те, кому некуда возвращаться по вечерам? В голове у Бена прозвенел голос, похожий на голос Андо, но несомненно принадлежавший ему самому: «Я — частичка Синдзюку. Мое место здесь». Бен подошел к примыкавшей к площади боковой улице. По ней ходил трамвай. Улица была длинная и отлогая, поднималась вверх. Он прошел мимо салона видео игр, расположенного на углу, и на втором перекрестке увидел белую неоновую вывеску на английском языке. В бледном утреннем свете было непонятно, горит она или нет.

Небольшое кафе. Готическим шрифтом было написано «CASSEL». Бен подошел ближе. Сбоку от стеклянной двери под вывеской красовалось объявление. На самом верху выделялись ярко-красные иероглифы, которые привлекли внимание Бена отнюдь не своим каллиграфическим мастерством: «15 тысяч иен в месяц».

Бен прошелся туда-сюда, осмотрел прилегающие улицы и снова вернулся к «CASSEL», когда совсем рассвело. Он еще постоял в нерешительности на дороге, потом надпись «15 тысяч иен в месяц» придала ему мужества, и он толкнул стеклянную дверь. В глаза бросились огромные люстры на первом этаже и на площадке второго этажа. Ему вдруг вспомнился вестибюль консульства. Правда, там люстры были хрустальные, прозрачные, а здесь — пластмассовые, молочного цвета. Лампочки в них были потушены. Через стеклянную дверь внутрь кафе проникали утренние лучи. Справа у входа у кассового аппарата сидел мужчина средних лет и складывал чеки. Висевший на стене динамик молчал. Все посетители и обслуга уже ушли, кроме Бена и мужчины в кафе никого не было. Мужчина у кассы выглядел несколько моложе отца Бена.

Бен сделал несколько шагов вперед и поклонился. Он встал перед мужчиной, заслонив луч света, и открыл было рот, но мужчина поспешно сгреб чеки и замахал руками, давая понять, что кафе закрыто.

Бен отступил на шаг. Он вдруг почувствовал, как в нем забурлили, просясь наружу, японские слова.

— Я… Это… — выдавил он первый звук.

На длинном, табачного цвета лице мужчины мелькнуло удивление. Не дожидаясь, пока оно распространится на всю физиономию, начиная со лба до поросшего редкой щетиной подбородка, Бен выпалил всю фразу до конца:

— …тут прочел объявление о приеме на работу…