ОН. Новая японская проза

В молочном свете люстры мелькнули руки. Андо зачем-то показал на петлицы своей студенческой формы, потом достал из нагрудного кармана какую-то карточку — студенческое удостоверение? — и предъявил мужчине за кассой, словно хотел его в чем-то убедить.

Минуты через две-три страсти улеглись, и разговор вошел в спокойное русло. Озаренный молочным светом люстры, Андо последний раз склонил свою бритую голову. Мужчина только кивнул, но не поклонился в ответ — не то что в беседе с Беном.

Выйдя на улицу, Андо изобразил знак победы, однако почему-то потупился. На его губах блуждала странная ухмылка, словно ему рассказали неприличную шутку.

Когда Бен поинтересовался, в чем дело, Андо промолчал. Бен заглянул ему в лицо, но тот отвернулся. Некоторое время Андо молча созерцал улицу, потом вдруг выпалил:

— Теперь я твой поручитель!

— Кто-кто? — не понял японского слова Бен.

Андо сосредоточенно нахмурился, как на экзамене по английскому языку, припоминая нужное слово:

— Ну, тот, кто дает гарантию.

— Гарантию? Гарантию чего?

Андо смущенно улыбнулся:

— Я за тебя поручился.

— Зачем?

Андо отвел глаза и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать плиты на мостовой. Бен тоже посмотрел туда: на плитах плясали причудливые блики неоновых огней. Все еще пряча глаза, Андо сказал:

— Если никто за тебя не поручится, тебя не возьмут никуда.

— Почему? — упрямо спросил Бен. Звук получился почти горловым.

Андо за рукав потащил Бена прочь от кафе.

Когда они подходили к длинной улице, пересекавшей квартал Кабуки, где Бен проходил нынешним утром, Андо повернул голову и искоса посмотрел на Бена. Он ничего не сказал, но Бен почувствовал себя ничтожной букашкой. Глаза Андо будто говорили: «Ты не можешь жить в Японии, если у тебя нет поручителя!» В этих изучающих глазах Бен впервые заметил тень жалости.

Они миновали еще один переулок, пересекли несколько мелких дорожек, а длинная улица все не кончалась. По обеим ее сторонам стояли зазывалы и заманивали прохожих. Завидев Андо, они дружно завопили: «Эй, господин студент! Всего за три тысячи». При виде шагавшего следом Бена они захохотали и перешли на ломаный английский: «Эй, ты хотеть японская кошечка?» Андо с Беном молча прошли сквозь их строй. В конце улицы, у желтого здания районного управления, Андо снова повернулся к Бену, словно припомнив что-то важное:

— Завтра приходи туда к семи вечера.

— Прошу любить и жаловать, — следуя наставлениям Андо, церемонно поклонился Бен. Мужчина у кассы, который велел называть себя «управляющим», воззрился на Бена. На его длинной, «лошадиной», по меткому определению Андо, физиономии отразилась странная смесь показной скромности и неприязни. Тем не менее он жестом велел Бену следовать за ним и стал молча подниматься на второй этаж по полутемной служебной лестнице, куда не доходил свет пластиковых люстр.

Следуя за управляющим, Бен тоже поднялся на площадку второго этажа. Слева был какой-то проем. Бен попытался заглянуть в него, но уткнулся в темно-пурпурную бархатную портьеру.

— Это что? — поинтересовался Бен у управляющего, с деловым видом взбиравшегося по крутой лестнице на третий этаж, освещенный лишь тусклой электрической лампочкой. Тот буркнул что-то нечленораздельное. Бен разобрал лишь окончание — что-то вроде «кабинета».

На третьем этаже помещалась раздевалка, где в ряд стояли темно-зеленые шкафчики. Управляющий молча распахнул самую левую дверцу. Внутри на плечиках висела сильно накрахмаленная форма.

— Это что, форма? — спросил Бен по-японски. Его пронзительный смущенный голос, наверное, резал слух, потому что управляющий, казавшийся гораздо внушительней в желтом свете голой лампочки, вдруг сморщился и приказал, глядя мимо Бена, по-английски:

— Надевайть, надевайть! — потом прибавил уже по-японски: — Переоденешься, спускайся вниз.

Жестом изобразив, будто застегивает пуговицы, он показал пальцем на лестницу.

После чего опрометью бросился вниз, словно отделался от неприятной работы.

Оставшись в одиночестве, Бен задумчиво рассматривал висевшую в шкафчике белую форму, не осмеливаясь прикоснуться к ней. Вверху, у крохотного вентиляционного отверстия плясали розовые, голубые и лиловые огоньки. Неоновые всполохи беспорядочно метались в окошке, как шарики в игральном автомате, и казалось, только они и согревали холодную раздевалку. Из «кабинета» донеслись музыка и звуки высокого женского голоса. Песня становилась все громче. Бен с трудом разобрал лишь одну повторяющуюся фразу: «Только я».

Он скинул мокасины, медленно расстегнул пуговицы на фланелевой рубашке, которую ему купила в Вирджинии мать примерно в это же время в прошлом году. Его вдруг охватила нервная дрожь, даже страх. Еще до того, как он снял рубашку и джинсы, ему показалось, что он совсем-совсем голый. Он еще никогда не чувствовал себя таким беззащитным.