ОН. Новая японская проза

Но с нашей победой положение в стране не изменилось ни на йоту. Непосредственно после своего сокрушительного провала оппозиция говорила: «Мы должны извлечь уроки», «Будем бороться за здоровые демократические ценности», но им хватило недели, чтобы напрочь забыть все свои обещания и начать с еще большим остервенением нападать на любое действие правительства. Их речь запестрила словами «решительный отпор», «полная обструкция», «нет и еще раз нет».

Им вторила пресса, безудержная в своих нападках на правительство.

Наше правительство заклеймили как «бездействующее, пассивное, более того — недееспособное», называли «самым худшим за всю историю». Парламентского секретаря Партии мира и согласия Джона Ховарда совершенно огульно объявили закулисным руководителем, навесив на него кличку «серый кардинал».

Одновременно поднялись крики, что администрация президента — не более чем марионетка в руках Ховарда.

В истории нашей страны никогда еще не было ничего подобного.

Растерявшись перед неслыханными нападками, мы, однако, были искренне убеждены, что народ на нашей стороне.

Но довольно скоро наступил день, когда это заблуждение рассеялось.

Три крупнейших телекомпании опубликовали результаты опроса общественного мнения о доверии президенту.

Тринадцать процентов…

Это были самые позорные цифры со времен администрации Никсона.

Как только стали известны результаты опроса, президент принял решение подать в отставку.

Никто из высших чинов его не удерживал.

Все были готовы единодушно подать в отставку.

Президент попросил меня объявить об этом в шесть часов на традиционном брифинге для журналистов.

Я набросал текст заявления.

За все время моей работы в администрации у меня не было более тяжелой обязанности.

Однако заявление об отставке было в срочном порядке отозвано.

Дело в том, что открылись новые, совершенно удивительные факты. А именно, уровень доверия к вице-президенту Моргану был еще ниже, чем у президента, всего лишь семь процентов. И это еще не все. Поддерживающих формирование правительства оппозиционной Народной партией набралось еще меньше — каких-то четыре процента.

В анкетах были приведены мнения некоторых граждан, большинство из которых сводилось к следующим.

«В нынешнем правительстве сидят дураки, но оппозиция-то ничем не лучше. Я не доверяю ни тем, ни другим, думаю нынешнее правительство все-таки предпочтительнее, чем оппозиция» (служащий фирмы, пятьдесят лет).

«Политика? Плевать я хотел. Все политики давно прогнили. Совесть совсем потеряли. Подумали бы хоть немного о нас!» (разнорабочий, двадцать лет).

«Мне не нравится родимое пятно на лице президента» (служащая, двадцать семь лет).

«Оказывается, президент даже не знает, почем редька! Тут как-то в интервью сказанул, что шестьдесят три цента. Разве купишь сейчас редьку дешевле семидесяти центов? Как может управлять государством человек, не знающий даже, сколько стоит редька?» (домохозяйка, тридцать девять лет).

«Да никакой разницы, что президент, что оппозиция. Считаю, что пресса тоже во многом виновата: покричат, покричат и умолкнут. Если так пойдет дальше, народ вообще разуверится в политике. Хватит пренебрегать народом!» (управляющий фирмы, шестьдесят лет).

Ознакомившись с опросом, президент понял, что в нашем народе произошли чудовищные изменения. Он решил, что оставить сейчас пост президента значило бы изменить своему долгу.

Президент немедленно созвал японоведов и попросил высказаться по поводу опроса.

Ответ был единодушным.

«Господин президент, нет никакого сомнения. Это типичная политическая психология японцев».

На следующий день на заседании кабинета вступительная речь президента была исполнена неподдельным трагизмом и пафосом. Вот что он сказал:

«Друзья! Мы с вами сейчас остались в полном одиночестве. Все то прекрасное, что от самого основания государства было заложено в характере нашего народа, повержено в прах. Но мы не имеем права отказываться от своего долга. Что бы ни произошло с народом, что бы ни произошло с прессой, мы будем следовать избранному пути, как велит нам долг. Будущие историки вынесут свой вердикт. Через сто лет, может быть, через тысячу… Это не важно».

Вдохновленные его словами, мы вернулись к своим обязанностям.

Но, увы, нашего мужества хватило ненадолго.

Вскоре нам стало известно о невероятной коррупции, поразившей ряды нашей Партии мира и согласия.

Депутаты ушли с головой в дележ прибылей от государственных концессий. Государственные предприятия в мгновение ока стали их удельной вотчиной. Они с гордостью именовали это «депутатским подрядом», и сыпали такими фразами: «Здравоохранение — мой кусок пирога», «Пусть только эта строительная фирма поартачится, сто лет будут сидеть на голодном пайке!» «Телекоммуникации — вотчина моего босса! Пусть президент не сует свой нос, куда не следует!»

Довольно скоро нижняя палата перешла под контроль фракции, образованной этими «подрядными» депутатами, верхняя палата не замедлила последовать их примеру.