ОН. Новая японская проза

Из-за этого властные полномочия президента резко сократились, и, как «предупреждала» пресса, он сделался марионеткой в руках лидера парламентской фракции.

Вслед за этим, высшие правительственные чиновники один за другим потеряли свои посты (впрочем, теперь это на японский манер называлось «провести реорганизацию»).

На их место пришли рядовые, совершенно недееспособные депутаты, известные лишь своим долгим сидением в стенах парламента. А для того, чтобы как можно больше депутатов могли побыть в высоком ранге, срок руководителей министерств был ограничен от полугода до года, и самых тупоголовых, ни на что не способных депутатов направляли туда в порядке очереди.

Так что к концу президентского срока в его команде ни осталось ни одного из первоначально назначенных сотрудников. (Мне тоже полгода назад пришлось уступить свое место заднескамеечнику из Партии мира и согласия. Я не высказывал особых возражений. В тот момент я подсознательно руководствовался японской поговоркой «Плетью обуха не перешибешь».)

Президент во всем прислушивался к мнению партии, с лица его не сходило раболепное выражение. Когда пришел срок оставить свой пост, он, учтиво склонив голову, произнес следующую маловразумительную речь:

«Власть — это то, что мы торжественно наследуем от начальствовавших верховных правителей, издревле трудившихся молча, сжав зубы, в поте лица своего. При всей моей неспособности, я дерзнул на протяжении восьми лет нести на себе тягостное бремя президентства, в избытке благодарности, навек запечатленной в моем сердце, добросовестно ступая шаг за шагом, внимательно прислушиваясь к мнению окружающих, какой бы пост они ни занимали, старательно исполнял все, что исполнить мне надлежало, в соответствии с чаяниями народа…»

Таким образом, с лица земли исчез последний неяпонец, и мы вступили в новую, головокружительную эпоху. В эпоху, когда в мире, кроме японцев, никого не осталось…

Nihonkoku no gyakushu by Kyoji Kobayashi

Copyright © 1996 by Kyoji Kobayashi

© Дмитрий Рагозин, перевод на русский язык, 2001

хисаки мацуура причуды жизни

Было это лет десять назад. Энокида совсем не помнит, как он оказался в том месте. Поздно вечером от станции Ниппори ему надо было идти к станции Угуисудани, расположенной на линии железной дороги Яманотэ; по дороге он заглянул в странного вида кофейню. С маленького пустыря у шоссе, ведущего в Иридани, он свернул направо; там вплотную к железнодорожным путям теснилось множество построенных десятки лет назад развалюх. Чтобы скрасить унылый вид, перед некоторыми домами стояли кадки с деревцами, но все равно оставалось ощущение, что жители квартала с трудом доживали там свои дни в ожидании неизбежного сноса домов. Оказавшись в столь неприглядном месте, Энокида несколько растерялся, но, когда за извилистой тропинкой его взору открылся маленький скверик с крохотными качелями и детской горкой, на душе немного потеплело.

На дальней стороне скверика стоял неказистый домик с вывеской «Кофейня „Аллея“». Вспоминая об этом позже, Энокида никак не мог взять в толк, что побудило его толкнуть открывающуюся в обе стороны замызганную стеклянную дверь, как вообще он мог войти в сомнительного вида заведение почти в полночный час. То ли начинавшийся дождь загнал его в эту кофейню, то ли хмель еще не выветрился, а может, просто захотелось выпить кофе. Как бы то ни было, Энокида открыл дверь и заглянул вовнутрь: безрадостное ощущение вызывали стоявшие почти вплотную друг к другу три столика, каждый на двоих, и убогое убранство — репродукции безвкусных картин на белесых стенах и дешевая утварь. К тому же в этом тесном заведении не было ни одного клиента, и Энокиде тут же захотелось повернуться и уйти. Но все же он вошел; возможно, на него благотворно подействовала необычайная мелодичность голоса пожилой женщины, которая поприветствовала его не слишком радушно, но и не холодно.

— Можно войти? Поздновато, правда…

— Проходите, пожалуйста. — Женщина неопределенным жестом указала на один из столиков. Увидев, что посетитель замешкался, она пробормотала: — У нас и второй этаж есть.

«Надо же, а я и не заметил», — подумал про себя Энокида.

Действительно, от самой двери наверх вела узкая крутая лесенка. Рядом с пожилой женщиной стояла, прижав к груди круглый поднос, девица, судя по возрасту — ее дочь. Своим безразличным видом она показывала, что Энокида прервал их разговор. Он почувствовал себя посторонним в этой маленькой кофейне, где две женщины вели свою, не для чужих ушей, беседу.

— Ладно, пойду на второй этаж, — бормоча это, он стал подниматься по лесенке.

— Извините, обувь снять забыли…

«А, туда надо без обуви… Вообще, куда меня занесло? — подумал Энокида. — Маленькая забегаловка, или что посолиднее? Впрочем, на двери написано „Кофейня“.»