Он. Она. Другая (СИ)

В буднях спокойно-серых мы приблизились к Новому году, который встречаем втроем, нашей маленькой семьей. Стараюсь сделать все, как было в нашем детстве, чтобы почувствовать себя чуточку счастливее. Готовлю оливье, селедку под шубой, запекаю в духовке с картошкой, пеку медовик, который Нафиса с Ирадой украшают разноцветными конфетами “MM’s”. Девочки, изображая бурную деятельность, больше развели бардак, но я не ругаюсь, потому что вижу восторг на лице дочери.

Свекров, золовок и подружек поздравляю с наступающим Новым годом по телефону. Звоню еще Куляш-апай — той самой соседке по палате, которая помогла мне пережить первые дни в больнице. Желаем друг другу здоровья, счастья и гармонии. Последнее нам очень необходимо.

В семь вечера внезапно происходит предновогоднее чудо — валит пушистый снег. Мы выключаем в зале гирлянду и встаем у окна, наблюдая за тем, как красиво и сказочно снежинки кружат за окном. На душе спокойно и хорошо от осознания того, что я жива и рядом со мной люди, которых люблю. И жить я буду для себя и для них. И любить также. А все остальное…когда-нибудь будет.

Первые дни нового года проходят в режиме “едим, спим, ходим по гостям”. Правда, хватает нас только на тетю-дядю и моих свекров. Последние искренне радуются нашему приезду и одаривают с ног до голову. Надира отводит меня в сторонку и по секрету рассказывает, что Таир хотел приехать 31 декабря, но отец запретил несмотря на все просьбы мамы. Дада по-прежнему зол на него и еще не отошел, а вот апа страдает, потому что матери все равно прощают сыновей, что бы те не натворили. Вижу, что свекор задвинул переживания подальше и на удивление разговорчив со всеми. Мы долго говорим с ним про мою работу и детский сад Нафисы, он просит отправлять побольше видео и фотографий с ней, и чаще оставлять ее на ночевку. А еще он хвалит мой новый образ и говорит, что я расцвела:

— Тебе идут яркие цвета, дочка. И как я раньше этого не замечал, — дада по-отечески приобнимает меня за плечи.

— Рахмят, дада. Мне правда очень приятно! — отвечаю искренне.

Во время застолья он встает, чтобы произнести тост, и назвал меня своей третьей дочерью. Я держалась, чтобы не расплакаться и показать, что несмотря на все я сильная.

В первый рабочий день 4 января все почему-то валится из рук. Во-первых мы проспали, потому теперь второпях собираемся в сад и на работу. К счастью, автобус приходит полупустой и я перевожу дух, сев у окна. Подумала, что надо бы начать копить на машину и пойти в автошколу.

Выйдя на своей остановке, не спеша бреду по обледенелому тротуару и стараюсь не растянуться, как корова на льду. В сумке звонит телефон. Останавливаюсь, чтобы принять вызов и с удивлением вижу, что это Надира.

— Хэдэ, привет! — бодро здороваюсь я, но слышу в трубке ее всхлипывание и чей-то плач на фоне. — Что случилось?

— Сабина…папа скончался. Ты не могла бы приехать?

Глава 31. Траур

Сабина

Дом, куда я четыре года назад пришла счастливой, влюбленной девушкой, полной надежд, погрузился в траур.

Ворота в доме, где умер человек, в эти дни должны быть открыты, чтобы соседи знали, что здесь случилось горе. На улице в мороз стоят мужчины — родственники, друзья и соседи моего свекра. У зятьев, то есть мужей Надиры и Фирузы, вокруг курток повязаны белые пояса — символ траура по близкому человеку. Такой же должен быть у Таира, но я не вижу его среди собравшихся. По нашим традициям все зеркала в доме накрыты плотной тканью. Жена, дочери, сестры и племянницы умершего плачут навзрыд каждый раз, когда кто-то приходит выразить соболезнования. В комнатах на первом этаже сидят женщины в платках. А у свекрови, золовок и теть они белоснежные. Потому что белый у нас — цвет чистоты и скорби.

Я приехала, как только отпросилась с работы. В доме уже много народа, но я сразу же прохожу в зал и выражаю свои соболезнования.

— Кызым! Кызым! — плачет свекровь. — Нет больше папы! Как же так?! Вчера только все было хорошо!

— Апа, держитесь! — слезы текут по лицу, а внутри все сильно сжимается от боли и обиды за дада. Ведь только 1 января виделись и ничего не предвещало.

Замечаю, что смотрят на меня с сочувствием и интересом — все ведь уже знают, что мы с Таиром развелись из-за его второй семьи. Шила в мешке не утаишь. Свекровь просит, чтобы я побыла рядом с ней. Фируза уступает мне место, я сажусь на стул и беру апа за руку.

— Ни на что вчера не жаловался, — говорит она в пустоту, вытирая глаза платком. — Ночью лег спать, а утром не проснулся. Ты же знаешь, Сабина, он всегда вставал, двор от снега чистил.

— Да, — уголки губ подрагивают, — говорил, что это у него такая зарядка.

— А тут не встал. Начала будить, — подбородок ее трясется и она снова срывается. — А он уже холодный. Ой, Масимжан, Масимжан! Почему ты нас оставил? За что?

Женщины в комнате тяжело вздыхают, одна из них — старая и уважаемая соседка под 90 лет, говорит:

— Такая смерть — подарок. Не болел, не страдал, просто уснул и ушел. Время его пришло, значит.

— Молодой ведь еще, семидесяти нет, — причитает сестра свекра.