Он погиб до полета Гагарина

Мне как-то не очень верилось, что тишина и однообразие зрительных впечатлений могут катастрофически подействовать на психику. Ну, а если дают с собой книги, то какое же это испытание! Я набила книгами большую спортивную сумку и никакой «депривации» не боялась. К тому же у меня был ряд обязанностей, связанных с испытанием: вести связь с бригадой, проводившей испытания, несколько раз в день накладывать датчики для записи физиологических функций, проводить психологические тесты. Кроме того, мы получили задание написать доклады на различные темы по космонавтике; для этой цели я взяла с собой толстенную книгу со статьями, стихами и песнями о космосе («Утро космической эры», М., 1961. - прим. ред.), и еще была кучка книг «для души».

Так что десяти дней «отсидки» мне могло и не хватить.

Руководил этими исследованиями Федор Дмитриевич Горбов, известный советский психолог. Из наших «центровских» медиков в них принимали участие Олег Николаевич Кузнецов, а затем Владимир Иванович Лебедев, которые впоследствии приобрели известность в научном мире.

Перед «посадкой» меня несколько раз привозили в институт для обследований. Федор Дмитриевич обычно приходил на эти мероприятия, смотрел ленты с записями и подолгу со мной беседовал: торопиться было некуда - шла одна запись, потом другая, в перерывах можно было разговаривать. Говорили больше всего о том, что есть человек и почему он таков. Вернее сказать, говорил Федор Дмитриевич, а я слушала, что называется, во все уши.

Во время «отсидки», как и было предписано, занималась «самонаблюдением» - прислушивалась к своим ощущениям и настроениям и фиксировала их в дневнике, пытаясь осмыслить.

Записи дают представление о том, как чувствует себя человек в «замкнутом ограниченном пространстве», и без них рассказ об испытании в сурдокамере превратился бы в сухой медицинский отчет.

18 мая 1962 года.

15.15. Заперли. Верней, я сама себя заперла - долго крутила здоровенный вентиль на двери, а дверь очень толстая и железная, как на подводной лодке (наверное). Да, крепко меня закрыли...

Не могу сказать, что совершенно спокойна. Какое-то волнение, как будто уезжаю куда-то очень далеко. Потом наступило странное ощущение - и одна и не одна. Ну, как жить, если следят за каждым твоим шагом!

С интерьером своего обиталища я была уже знакома: помещение размером примерно два с половиной на два с половиной метра, длинный рабочий стол вдоль стены, перед ним кресло, как в самолете. Днем я в этом кресле сидела, занимаясь разными делами, ночью, откинув спинку, спала.

Спать было неудобно, в дневнике встречаются жалобы, что, мол, «кресло у них кривое, не иначе раздобыли со списанного самолета» (впоследствии выяснилось, что так оно и было).

Оставалось небольшое свободное пространство, где можно было подвигаться. Я делала там разминку и даже умудрялась прыгать через скакалку - была весьма озабочена тем, чтобы «укрепить голеностопы» перед парашютными прыжками.

Справа и слева над столом - объективы телекамер, впереди - иллюминатор. Только почему-то они в этот иллюминатор меня видели, а я их - нет! Было окошко, скорее, небольшой лючок, через который можно было что-то передать в случае необходимости. Через этот лючок ко мне поступали чай - горячий! - и горячие эмоции.

У другой стенки стоял холодильный агрегат, можно сказать, в «голом виде», его включали из той комнаты для регулирования параметров атмосферы. Еще был переносной электрощиток «на ноге», куда включались штекеры проводников при записи физиологических функций, и гофрированный шланг со стеклянной трубкой, в которую время от времени нужно было дышать (а приборы для анализа выдыхаемого воздуха находились с той стороны стены). Был маленький импровизированный пультик управления для включения связи (связь велась строго по времени), записей, еще чего-то; часы, специальные таблицы и устройства для психологических исследований. Были, конечно, запасы воды и пищи (пища «космическая», в тубах, тогда это было новинкой и привлекало внимание).

Вот тут и предстояло мне жить.

Запись того же дня:

18.15. Мне не очень хорошо: голова тяжелая, сонливость, без конца зеваю. Сейчас бы на улицу... Люди за стенкой нисколько меня не беспокоят, совершенно не ощущаю их присутствия. Пусть себе смотрят в свои телевизоры, у них работа такая. А я буду себе жить.

Интересно, а как будет с туалетом? Стоит в углу, прошу прощения, параша, правда, в очень цивилизованном и пристойном виде. Но все равно - параша. И никакого закутка, ни ширмочки, спрятаться некуда, разве что под стол залезть... А я совсем забыла спросить, как подать сигнал «туалет», а они забыли, наверное, мне сказать. Передо мной тут всякие кнопочки и тумблерчики, но все «при деле». Только одна непонятная – «Латр. на 60».

Передавала отчетное сообщение. Мне было смешно и неловко. Сначала вполголоса сказала «Алло». Слушают меня там или нет? Оказалось, слушают.