Он погиб до полета Гагарина

13.45. Ни чаю, ни писем, ни музыки... Решили меня не баловать. Что ж, могу и без чая, гораздо хуже безмолвие. Когда они никак себя не проявляют, мне кажется, что они плохо ко мне относятся: рассердились или я им неприятна. Для меня очень важно, как люди ко мне относятся, я всегда остро это чувствую. А тут - ничего. Пустота.

16.00. Подозреваю, что там сегодня какие-то посторонние люди, поэтому у меня так тихо. Да и у них, кажется, тоже тихо. Сегодня, пожалуй, впервые не ощущаю вокруг себя никакого движения, и мне немножко грустно.

И чаю не дали!

19.30. Включили последние известия. Но я могу и без них.

Пришла к выводу, что если бы меня продержали здесь еще недельку, это пошло бы на пользу: дописала бы доклад, прочла бы все свои книжки, позанималась бы английским. К тому же я не рвусь отсюда, только очень хочу видеть своих мужичков - скоро уж две недели...

...Иногда чувствую себя маленькой мышкой в громадной клетке. Громадные люди стоят около клетки и смотрят на меня сверху вниз. И это кажется до того нелепым! Скажите, уважаемые мои доктора, неужели вы ожидали, что я сойду с ума? Что у меня появятся галлюцинации? Что буду стучать кулаками в дверь и вопить: «Откройте!»? Я чувствую себя хорошо, настроение ровное, спокойное, и я не ожидала, что будет по-другому.

21.30. У нас там сейчас праздник. Все принарядились, во всяком случае, девчонки - в платьях, а именинник при галстуке. На столе - шампанское, ананасы, торт. Как раз в этот момент, наверное, поднимают тост. Я надеюсь, что мой бокал налит. Я поздравляю вас, Николай Петрович (Н.П.Кузин, преподаватель физкультуры. – прим. ред.)!

Ирина говорит, что мне остался один день и послезавтра меня привезут, Н.П. рассказывает какую-нибудь смешную историю, девчонки хохочут, и только меня нет - я сижу здесь, серьезная и спокойная, и сочиняю всю эту чепуху. И на душе у меня тепло. А танцы будут? Ай-ай-ай, один кавалер и четыре дамы! А может, есть еще кто-нибудь? Может, пришел «милый доктор»? Тогда будет весело. Выходит, хуже всего мне.

А после танцев будет песня. Татьяна скажет: «Давайте споем Валину любимую», - и будут долго думать, какая же моя любимая. Если погода хорошая, пойдут гулять, будут считать звезды. В сотый раз скажут Н.П., что его звезда называется Бетельгейзе, а не Медельвейс, и что она - вон она. А Танька поищет Вегу. И потом долго еще не угомонятся.

А завтра у них полеты.

24 мая 1962 года.

У меня сегодня очень тихое настроение. Уж не жду от жизни ничего я... Ни писем, ни чаю. Чай, правда, дали. В глубоком молчании. И даже не знаю, кто.

16.00. Ну, похоже, я выговорилась. Душа молчит. Ни мыслей, ни чувств. Тихо.

20.00. Вдруг, подумала, что мне осталось быть здесь всего ничего, и сердце защемило...

Сочинила отчетное сообщение о посадке на планету ГНИИКОЗИА (Неправильная аббревиатура названия института - Государственный научно-исследовательский испытательный Ордена Красного Знамени институт авиационной и космической медицины (ГНИИОКЗИАиКМ) - прим. ред.). И задумалась - хорошо ли это? Если бы можно было спросить Ю.! Очень может быть, что этого делать не следует. Да неужели уж они такие неулыбчивые люди! Ведь я не назойливо, только утром и вечером... И всего несколько слов! Ну, все равно, останавливаться поздно. Взялся за гуж - полезай в кузов!

И тут возник конфуз: я неправильно написала аббревиатуру названия Института. Но все равно - на этой планете ГНИИКОЗИА местные жители встретили меня очень тепло, радостно и взволнованно, как будто я и впрямь вернулась из космического полета.

Ну, а я, конечно, просто-таки таяла от теплых чувств...»

Вполне возможно, что и у Валентина Бондаренко были примерно такие же мысли и ощущения во время отсидки в сурдобарокамере, как и у его коллеги Валентины Пономаревой. Начатый 13 марта 1961 года эксперимент проходил нормально.

Трагедия произошла на десятые сутки. В это день предполагалось закончить эксперимент. Приборы зафиксировали внутри сурдобарокамеры парциальное давление четыреста тридцать шесть миллиметров.

О том, что случилось в тот весенний день 1961 года, большинство советских граждан смогли узнать только через четверть века – в апреле 1986 года, когда журналист Ярослав Голованов опубликовал в «Известиях» серию откровенных статей о подготовке первого отряда советских космонавтов. С тех пор именно эта, «головановская» версия событий в марте 1961 года тиражируется и в той или иной форме воспроизводится во всех книгах по истории космических полетов. Поэтому предоставим слово Ярославу Голованову: