— Я хорошо подумал. Я не собираюсь здесь оставаться, мне нужно домой, прости, Первомай. Не могу я так жить. Подумай, ты ведь уже состоявшийся учёный, а мне еще столькому нужно научиться… Там, не здесь. Здесь для меня всё чужое.
Лицо Первомая исказилось, он оскалился и вдруг стал похож на толстую крысу.
— Думаешь, до старости будешь жить под крылышком у мамы, которая тебя от всего защитит? — прошипел он.
— Откуда ты… — ошарашенно начал Артём, но Первомай продолжил:
— Я знаю тебя, Тёма, больше, чем ты думаешь. Я видел, как ты рос. Я знаю, что ты любишь танцевать, смотришь видеокассеты с этим… Как бишь его… Элвисом, да. Любишь субботники, игру про волка и яйца и книжные магазины. Я знаю, что ты бесишься, когда отец черкает карандашом в газетах и книгах. Я знаю, что ты любишь поесть… Особенно сырники, которые готовит бесподобная Олечка Васильевна.
— Да кто ты такой?! — в ужасе выпалил Артём и вскочил из-за стола так резко, что сзади упал стул. А затем вдруг как ведро холодной воды его окатило осознание:
— Вадим Андреевич… — прошептал он поражённо. Это вы? Но как, вы же…
— Догадался наконец. Рад встрече, дорогой Тёма, — Вадим Андреевич сладко улыбнулся, и окинул себя взглядом, будто хвастаясь. — Да, я неплохо сохранился. Я принимаю раствор внутрь, каждый день.
— Зачем вы врали? Это вы открыли портал для меня? — сыпал вопросами Артём, ощущая, как кружится голова.
— О нет, Тёма, на такое я не способен… Портал открылся сам. И почему-то позвал именно тебя.
— Почему меня?
— Откуда ж мне знать…
Артём не верил своим глазам. Наверняка это сон. Но Вадим Андреевич снова заговорил:
— Так значит ты, Тёма, доказываешь мне, что хочешь вернуться к родителям. Уточню — к претензиям отца, да?
От едкой улыбки Андреевича стало противно. Артём промолчал, чувствуя, как тот подбирается к самому больному.
— Знаешь, дорогой, я никогда не понимал, зачем Юрка скручивает тебя в бараний рог, — начал рассуждать Вадим Андреевич, сложив локти на столе. — Почему он так отвратительно к тебе относится? Что с того, что ты домосед? И любишь подольше поспать? О! Сколько он мне жаловался на тебя…
Артём почувствовал, как от вибрирующего напряжения начинает болеть голова. Несмотря на съеденную сгущенку, во рту начала собираться горечь.
— Знаешь, сколько всего он мне говорил? Что ты ничтожество, что ничего путного из тебя никогда не выйдет, — каждую фразу Андреевич метафорически разрезал ладонью на столе. — Что ты только и делаешь — что бездельничаешь и жрёшь.
— Он правда так говорил? — Артём удивился тому, как изменился собственный голос — теперь он стал хриплым и задрожал.
— Да, Тёма, да! Юра — он неправ. Он хочет сделать из тебя — себя. Реализоваться хочет через тебя, понимаешь? Потому что, самодур, считает этот путь единственно верным и правильным. Раз парень — должен по стадиону бегать, а не борщи варить с мамой!
Артёма окружили воспоминания, с новой силой начали душить его. От подступающих слёз обиды свело скулы. Нет, это невозможно.
— Мне все равно, до скольки ты будешь спать. Если ты чего-то не хочешь — я не в праве тебя заставлять. Мне важен ты. Я даю и готов давать тебе всё, что ты захочешь — всегда. Я знаю, что у тебя есть тяга к знаниям — но ведь этот мир полон тайн! Ты точно не потеряешь свой острый ум, исследуя их. А я всегда буду поддерживать тебя, оберегать…
Артём посмотрел на Андреевича. Он чувствовал, как глаза намокли и болят, но не мог это скрыть. Он никогда и ни с кем не разговаривал об отце вот так. Он никогда не задавался вопросом, что он действительно чувствует.
— Твой отец никогда тебя не любил, — мрачно обрушил Вадим Андреевич. — Он видел лишь сосуд, который он хотел наполнить. Пустой сосуд. Я наблюдал всё это со стороны. Я не общался с тобой близко, но я понимал тебя. И всегда любил. Как родного сына…
Слово будто резануло Артёму по щеке.
— А разве вы, Вадим Андреевич, не такой же?! — выпалил он.
Первомай окинул его непонимающим взглядом.
— Вы не любите меня. Вы хотите меня использовать в качестве политического инструмента. А ещё хотите заткнуть дыру.
— Что? — непонимающе сощурился Андреевич.
— Да, дыру, — уверенно кивнул Артём и подошёл к столу. — Дыру, которая напоминает вам о том, что вы так и не смогли создать семью, когда была возможность.
Вадим Андреевич стоял, не шелохнувшись. Только ладони сжались в кулаки, и на лице мелко подёрнулась мелкая мышца.
— Если бы вы меня любили — то позволили бы мне выбирать, а не сидели бы здесь, пытаясь настроить меня против возвращения домой. Да, папа часто бывает строг и грубит. Но он никогда не отнимал у меня книг, и ни разу не поднял на меня руку. А ещё открыл для меня походы…
— Значит, ты хочешь вернуться к папочке, да? — обиженно съязвил Андреевич.
— Я хочу домой. И я хочу стать учёным. Физиком-ядерщиком — помогать советским гражданам строить счастливое будущее. Мне нравится у вас, но мне здесь не место, каким бы прекрасным ни был ваш дворец, Вадим Андреевич. Вы можете остаться здесь — я же не могу насильно запихнуть вас в портал. Я просто прошу помощи в его создании.