Он сделал все, что мог

Не зря пан Ксешинский так хлопотал об оформлении Владимира. Работники ему были нужны позарез, и он не собирался устраивать нам курортную жизнь. Он и зимой знал, чем занять батраков. Работать приходилось с рассвета дотемна, и хозяин умел проверять, как работают его люди. И так день за днем, день за днем.

Не прошло и месяца, как Владимир затосковал. Сказал мне однажды: «Я больше так жить не могу. Я обязан воевать, а не батрачить на польских кулаков». Что я ему мог предложить? Ниц — нема.

По воскресеньям мы ходили в ближайшее село купить что-нибудь в лавочке, посидеть часок-другой в корчме. Там Владимир заводил беседы с местными и все пытался выяснить, нет ли в округе партизан. Но как поляки ни любят поболтать, ничего утешительного Владимир от них не услышал и оттого становился все мрачнее.

Вскоре случилось событие, которое всполошило нашу тихую жизнь. Однажды ночью мы услышали, как над нами низко-низко пролетел самолет. Даже стекла в окнах задребезжали. Особого внимания мы на это не обратили. Раз идет война, должны летать самолеты.

На рассвете мы с Владимиром вышли колоть лед для ледника. Видим издали, что возле хутора какая-то суматоха. Подъезжают автомашины, бегают чужие люди. Владимир решил, что это связано с ним, и предложил немедленно бежать. Я стал его уговаривать: ну откуда а Польше могут о нем что-нибудь знать? И может быть так: у немцев что-то случилось, а мы убежим, тогда подозрение падет на нас, а поймать нас им будет нетрудно, да и вообще, раз тут тревога, удрать — дело нелегкое. Так мы с ним спорим и видим — мчится к нам посыльный. Кричит: «Скорей домой, скорей!»

Приходим. Возле дома стоят две машины — легковая и вездеход. Толпятся солдаты. Нам приказывают зайти в дом. Заходим. За столом сидят два офицера и наш хозяин. Гитлеры смотрят на нас, а Ксешинский, не обращая на нас никакого внимания, говорит офицерам:

— Большевики в семнадцатом году в Смоленске захватили дом моей тетушки и сделали из него клуб. Доблестные немецкие войска выбросили наконец большевиков из Смоленска. Я два года вел переписку с Берлином и Смоленском, чтобы получить компенсацию за дом тетушки, и, когда дело уже шло к успешному концу, вы вдруг уходите из Смоленска! В чем дело? Как это можно?

— Новая тактика, господин Ксешинский, — отвечает со злостью один из офицеров, — и она решает задачи посложнее и поважнее дома вашей тетушки. — Офицер показал на нас: — Кто такие?

Ксешинский пренебрежительно махнул рукой:

— Мои работники.

Нас попросили подойти к столу и стали спрашивать, слышали ли мы ночью гул самолета?

— Да, — отвечаем, — слышали.

— В какую сторону он летел?

— Да как же то можно знать, если он летел в небе, а мы лежали в доме на полатях?

Немцы о чем-то пошептались между собой, потом один из них говорит:

— Ночью русские сбросили здесь банду своих парашютистов. Если заметите подозрительного человека и своевременно сообщите нашим постам — премия тысяча марок. Если сами задержите — пять тысяч. Ближайший пост здесь, в доме господина Ксешинского.

На том разговор и кончился. Мы вышли из дома и направились обратно лед колоть. Посмотрел я на Владимира и, поверьте, не узнал его. Лицо красное, как в горячке. Глаза вот так раскрыты и будто слепые. Я остановился, а он и не заметил этого. Шагов тридцать прошагал один, потом обернулся и назад ко мне. Подходит и, сжав зубы, говорит:

— Ты, Збышек, как хочешь, а я пойду искать парашютистов.

Я, конечно, все понимаю, но говорю ему:

— На тысячу рассчитываешь или на пять?

Он как кинется на меня, я еле отскочил. Весь трясется:

— За такие шутки, Збышек, убить могу! Так и знай.

— Хорошо, — говорю ему, — буду знать. А искать парашютистов нельзя. Видишь? — Я показал ему на вездеход, набитый гитлерами, который мчался, направляясь к лесу. — Их ты найдешь, а парашютистов — вряд ли.

— Я буду искать по ночам, — сказал Владимир.

— И тебя сцапают или немцы, или охотники за премиями.

Владимир вроде согласился со мной, и мы часа два мирно работали.

Вдруг он швырнул лом и говорит:

— Нет, Збышек, я тебя не послушаю. Я понял: ты просто трус. Если бы ты побывал в тех передрягах, что я, ты бы уже несколько раз умер, а я жив, и только потому, что не трусил. Я буду искать своих и найду.

Спорить с ним было бесполезно, я это видел. Только сказал, что в этом деле я ему не компаньон.

Вечером Владимир тихо покинул пристройку и исчез в неизвестном направлении.

Утром его нет. Я иду к хозяину. Прихожу — он кофе пьет с теми двумя офицерами. Докладываю: так, мол, и так, работник Стаховский сегодня не выйдет, потому что он, в погоне за премией, ринулся помогать великой немецкой армии.

Реакция была самая неожиданная. Пан Ксешинский начал кричать на офицеров, что по их вине он лишился не только тетиного дома в Смоленске, но и должен теперь терять работников.

Когда немцы поняли наконец, что произошло, они переглянулись. Один из них встал из-за стола, подошел ко мне, взял меня за лацкан пиджака, встряхнул и спрашивает:

— Кому побежал помогать твой приятель?

Отвечаю ему: