Он сделал все, что мог

Козорог был почти убежден, что Бордюков «стучит». Койку, которую сейчас занимает Мамочкин, прежде занимал лейтенант Ковригин, но две недели назад его внезапно куда-то отправили. По лагерю было объявлено, что он переведен в другую часть, но Козорог подозревал другое. Ковригин слишком откровенно высказывал желание «смыться». И скорее всего, его «смыл» Зубарев либо обратно в лагерь военнопленных, либо еще хуже. О жестокостях Зубарева ходили самые страшные слухи. И как бы не приложил тут ухо и язык Бордюков. Ах, черт возьми, что же это он раньше не предупредил Мамочкина!

Мамочкин понял свою оплошность. Об этом явно свидетельствовали и его застывшие в страхе глаза, и приоткрытый рот, словно к его затылку приставили пистолет.

— «Ну, а дальше что? — говорила Нана, не оказывая сопротивления. — Все это ни к чему», — читал Козорог, словно ничего не слышал, читал, как-то умудряясь одновременно глядеть и в книгу, и на потерявшегося в страхе Мамочкина. Да скажи же что-нибудь, ты должен что-то сказать, сообразить, приказывал ему глазами Козорог. Выйди из дурацкого положения. Факт, что этот стукач не спит и завтра же все будет донесено Зубареву. Слышишь, он опять засопел. Притворяется, скотина!

— Ты, кажется, что-то сказал? — спросил Козорог безразличным тоном, подмаргивая и косясь в сторону уж слишком усердно сопевшего Бордюкова.

— Да это мне почему-то вспомнилось, как в гражданскую войну генерал Краснов вот-вот должен был взять Сталинград, тогда еще Царицын, — и вдруг ему дали по зубам. И вот думаю: не получится ли так и с немцами. Как по-твоему, возьмут они Сталинград?

Козорог облегченно вздохнул: молодец! Находчив.

— Думаю, возьмут, — сказал он. — Беспокоишься? Понимаю: чем скорее возьмут, тем лучше и для нас. А может, уже и взяли. Говорят, будто бы взяли. Разве против такой силы что-нибудь устоит?

— «Отлично!» — воскликнул попугай, бросаясь в пасть удава. — Мамочкин зевнул, потянулся. — Послушай, Козорог, а такую бы Нана, которая не оказывает никакого сопротивления, сейчас бы сюда, как?..

— О, да ты, браток, уже… Значит, жив курилка, — засмеялся Козорог. — Да, конечно, не мешало бы.

Лагерь подняли по тревоге.

— Быстрей, быстрей! — комендант лагеря подполковник Лыньков, стоя на крыльце дома, в котором размешался штаб лагеря, нервно похлопывал рукавицей по рукавице. — Быстрей поворачивайтесь, господа офицеры!

Это был полный, с обрюзгшим лицом и рачьими глазами человек. В лагере ходил слух, что в сорок первом он бросил попавший в окружение полк, в гражданской одежде добрался до своих и заявил, что полк его наголову разгромлен, но некоторое время спустя подразделения его полка с боями вырвались из окружения, и Лыньков предстал перед военным трибуналом. Приговор был суров — расстрел, но во время авиационного налета на штаб корпуса Лынькову удалось бежать из КПЗ, и спустя месяц он сдался в плен немцам. А осенью сорок второго одним из первых оказался во власовском воинстве.

Козорог, на ходу застегивая ремень, пристроился на правый фланг резервной роты. Рассвет крошился мелким снегом, пахло оттепелью. Что это — очередная учебная? Инспекторская проверка? За спиной Лынькова Козорог увидел немца. Гауптман. До сих пор немцы в расположении лагеря не появлялись. Заложив руки за спину и вскинув вверх голову, немец смотрел на выстраивающийся в колонну лагерь. Что-то не то, на учебную не похоже, наверно, пришла пора харч «отрабатывать».

— Командирам подразделений — в штаб! — скомандовал Лыньков и, круто повернувшись, отдал Гауптману честь и скрылся в двери. Немец все так же со вскинутой головой последовал за ним.

— Что такое? — спросил Козорог проходившего мимо дежурного по лагерю «Червонного туза» — лейтенанта Житкова.

— Разговорчики в строю! — Житков щелкнул каблуками. — Смирна! Крру-гом! Ррр-авнение на… ворота! Кругом! Вольна! Все ясно, господа офицеры? Есть еще вопросы? Партия сыграна, господа, надо расплачиваться.

Да, похоже, пришла пора расплачиваться, подумал Козорог: к воротам одна за другой подходили машины с немецкими солдатами. Куда, зачем?.. Неужели на фронт? Значит, немцам, видать, и в самом деле туго.

Из штаба выбегали командиры подразделений. К резервной роте подошел ее командир капитан Обручев и, ничего не объясняя, приказал всем сейчас же получить на складе автоматы, полный комплект патронов и через двадцать минут здесь же снова построиться.

— Разойдись!

Козорог увидел направляющегося к стоящим под навесом орудиям Руденко, догнал его.

— Богдан, в чем дело, что это значит?

— Что значит?.. Это значит — досиделись, — сердито сказал Руденко и прожег Козорога своими каштановыми глазами.

Нет, не на фронт тогда их отправили. После эту операцию Мамочкин назовет «присягой кровью».

В машины погрузились за полночь и двинулись прямиком на север, сперва шоссейкой, а затем врезались в заснеженный проселок, в сурово шумевший, казалось, совершенно пустой лес.