Он снова здесь

На севере страны тем временем развязно правила социал-демократия, обратившая подвластную себе территорию в гигантский социал-романтический клуб и транжирящая народное достояние направо и налево. Прочие персонажи этой республики не стоили, на мой взгляд, даже упоминания – обычные парламентарские пустомели, играющие в политику, и самый противный из них становился канцлером, как это было и после Первой мировой войны. Судьба особенно удачно “пошутила”, выбрав самого неуклюжего из этих духовных микробов, чтобы бросить в его пухлые ручонки так называемое воссоединение страны.

Это мнимое воссоединение представляло собой, надо признать, на редкость удачную пропагандистскую ложь местной республики – ведь для истинного воссоединения не хватало нескольких немаловажных составляющих, таких как вышеупомянутая Силезия, подаренная Польше, а также Эльзас-Лотарингия и Австрия. Одно только это служило мерилом убожества действующих государственных лиц, сумевших лишь выпросить у ослабевшего русского парочку приведенных в негодность квадратных километров, но не отобрать у заклятого французского врага цветущий регион, который действительно пригодился бы стране.

Но чем больше ложь, тем охотнее ей верят – в благодарность за героическое “воссоединение” тому держателю канцлерского места позволено было “управлять” страной шестнадцать лет, на четыре года дольше, чем мне. Немыслимо. Притом выглядел этот тип как Геринг после центнера барбитала. Уже от одного его вида опускались руки. Целых пятнадцать лет я работал над обликом сильной партии, а теперь вынужден читать, что этой страной можно прекрасно управлять в вязаной кофте. Я только радовался, что этого не видел Геббельс. Бедняга крутился бы в гробу до белого каления, пока не взвился бы из могилы сквозь материнский гумус.

Заклятый французский враг, кстати, переродился в нашего закадычного друга. При каждом удобном случае руководящие петрушки бросались друг другу на шею, клятвенно обещая, что никогда больше не станут спорить как настоящие мужчины. Их твердая воля была зацементирована в некоем европейском альянсе, более всего напоминающем банду школьников. Эта ватага проводила время исключительно в спорах о том, кому можно сейчас быть главарем и кто принес из дому больше сладостей. Тем временем восточная часть континента старалась сравняться с западной по уровню дурачества, с одним отличием: между ними не велось никаких споров, потому что главной и единственной целью у них было “кто лучше плюнет вслед большевистской тирании”. Пока я все это читал, мне было до того невыносимо тошно, что я неоднократно подумывал, не стоит ли действительно облегчить желудок. Но в итоге все же воздержался.

Вообще-то Запад увлекся детскими ссорами по той причине, что все более важные дела решало финансовое еврейство Америки, чье правление там не прерывалось. Из немецкой остаточной массы оно обеспечило себе услуги штурмбаннфюрера Вернера фон Брауна[41], а ведь мне еще тогда был подозрителен этой мягкий, как подгузник, оппортунист. Как и следовало ожидать, он немедля решился продать тому, кто больше заплатит, все знания, полученные им при производстве нашей “Фау-2”. Его ракеты обеспечили Америке репутацию обладателя оружия массового уничтожения, и тем самым – мировое господство. Но загадочным образом через сорок пять лет это привело к банкротству большевистско-еврейской модели на востоке. Не буду скрывать, меня это очень смутило.

Что это еще за фокусы?

С каких пор еврей топит еврея?

Загадка пока осталась без ответа. Одно было точно: вследствие устранения механизмов большевистского господства немецкому марионеточному режиму были навязаны мирный договор и независимость. Хотя о какой настоящей независимости может идти речь без собственного ракетного вооружения? Однако правительства любого окраса прикладывали силы не к солидному росту вооружения, а к тому, чтобы глубже погрязнуть в европейской торговле. Это чрезвычайно упрощало внешнюю политику, поскольку десятки всеобщих предписаний полностью диктовали все аспекты поведения, так что на государственную должность можно было с легкостью посадить пятилетнего ребенка.

Единственная господствующая идеология состояла в безостановочной экспансии их детского клуба, в результате чего в него вступили все подряд, включая недоразвитых обитателей европейских окраин. Но когда все входят в один союз, то членство в нем немного стоит. А кто ищет в объединении выгоды, тот должен основать новый союз внутри старого. Ожидаемым образом такие устремления появились и здесь, сильнейшие уже намеревались создать собственный клуб либо выставить за дверь слабейших, что доказывало полнейшую нелепость начальной идеи.