Хотя удивляться было нечему – наконец он откроет Наташе то, что так боялся рассказать, о чем опасался проговориться во сне. Что ж, уже легче… Он мотнул головой – неправда, легче ему не будет никогда. Никогда. Ему жить с этим до последнего дня. Даже если он поделится всем с любимой… Он не станет звонить Наташе, он поедет к ней часов в шесть, у него как раз будет свободный час, а вместо себя оставит Васю. Хороший парень, все на лету схватывает. Раньше он работал на заправке, мыл машины, и Леша не понимает, почему взял его к себе, он же набирал профессиональных официантов. Но этот парень пришел на должность уборщика и… И он Леше понравился. Улыбчивый, высокий, стройный, симпатичный. Двигается красиво. Ни разу даже виду не подал, что устает, а работа в клубе еще та, особенно у официантов. Ни разу ни на что не пожаловался и однажды признался, что мечтает открыть свое кафе.
– Это очень хорошая мечта, – Алексей похлопал его по плечу, – я лет с десяти мечтал иметь свой ресторан. Давай дерзай!
Глава 11
«Сегодня был плохой день», – думала Наташа, свернувшись клубочком на кушетке в своей комнате. С глазами, полными слез. Иногда слезы высыхали, и она всматривалась в копию Ван Гога «На пороге вечности», картину более грустную, чем ее настроение, – и зачем папа купил эту картину?.. Она ждала звонка Леши и… не ждала. Если он позвонит, она не ответит. Или ответит. Наташа не знала. И думать об этом не могла. Она хотела пить, но сил встать не было. В какой-то момент ей показалось, что самым лучшим сейчас было бы перестать дышать и умереть. Потому что все очень плохо. И никого рядом. Никого… Если бы у нее была мама, она сидела бы вот здесь, на краю кушетки, и плакала вместе с ней. Нежно гладила бы по ее волосам… Наташа закрыла глаза и подвинулась, будто давала маме место рядом. Слезы, стоявшие в глазах, хлынули потоком.
К счастью, слезы обладают волшебным свойством – они умывают не только щеки, но и душу. Ведь не зря говорят: «Поплачь, и станет легче». И Наташа плакала. Плакала навзрыд, как никогда до этого, будто мама, родная, любимая, только что ушла на небо по той самой лестнице, которую Наташа искала все свое детство, но так и не нашла. «Мама, мамочка родная, помоги мне, мне так плохо, так одиноко…» – стонала девушка, не в силах остановить рвущиеся рыдания и не в силах смириться с тем, что коварная судьба забрала у нее маму, а теперь забирает любовь. О, сколько раз она хотела, чтобы мама пожалела ее! Поцеловала содранное колено, ушибленный локоть, была рядом, когда она болела ангиной, когда едва не умерла, увидев на трусиках кровь. Сколько раз она представляла, что мама расчесывает ее волосики, надевает на нее красивое платьице. Что они идут с мамой по улице… Наташа так отчетливо это представляла, что тянула руку вверх, к маминой… А восьмое марта… Она не любила этот день – все рисовали маме открытку, а она… Она рисовала Любе. Потому что у нее даже бабушки нет. Ни одной.
Около семи она позвонила отцу, хотела рассказать обо всем, но он довольно резко оборвал ее:
– Я занят!
А ей так нужна его поддержка! Именно сейчас. В начале десятого она снова позвонила. Он отклонил вызов. Наташа легла на кушетку и не заметила, как уснула.
Без десяти одиннадцать Нестор Андреевич вышел из офиса депутата горсовета Леонида Ревы, думая только о том, как поставить суку Реву в позу прачки и отодрать. Он имел в виду не настоящую суку Елену Реву, а ее отца, омерзительную тварь, чиновника и бандита без понятий, пустивших крепкие корни в душе Нестора еще в девяностые годы прошлого века, когда нарушить слово можно было, но последствия оказывались довольно тяжелыми. В основном фатальными.
– Дочка просто дурацкий предлог. – Денис забежал вперед и открыл перед Нестором стеклянную дверь.
– Заткнись! – заорал Нестор и пошел к автомобилю.
Денис заткнулся и бросил взгляд на Алексея и Николая Петровича. На Лешу невозможно было смотреть – он на глазах осунулся. И Денис, не привыкший к такому повороту дела, никак не мог сложить в голосе случившееся: Рева вел себя как последняя мразь – собственно, таким он и был – и отправил Нестора искать правду в суде или в прокуратуре.