Он убил меня под Луанг-Прабангом. Ненаписанные романы

…Танцы пятьдесят третьего года! Дай бог, чтобы памятливый искусствовед смог исследовать те совершенно особые вечера, когда официально рекомендованные к исполнению «падеграсы» и «падэспани» соседствовали с запрещенными «буги-вуги», являющими собою апофеоз буржуазного разложения. Стоило видеть, как юные спартаковские физкультурники и пожилые голубятники с латунными фиксами вышагивали аристократические танцы восемнадцатого века, тянули мысочки и галантно приседали друг перед другом, словно маркизы в монархической Франции. Но едва только директор спортцеркви поднимался на хоры – выпить чаю в маленькой комнатушке вместе с оперативниками, – как джазисты, фанатики ритма и синкопа, ломали тянучий «падеграс», трубы начинали реветь, ухали саксофоны, и спортсмены с голубятниками бросались на своих подруг, весело и страстно перебрасывая их с руки на руку, а подруги смеялись и румянились наивным и чистым весельем.

Трубач – горбоносый красавец в белой рубашке с узеньким, длинным галстуком, завязанным по тогдашней моде узелком величиной с ноготь, – подошел к микрофону, постучал по нему мизинцем и запел на ужасном английском песенку из «Судьбы солдата»:

– Кам ту ми, май меланколи бэби,
Кам ту ми энд донт би блю,
Смайл май хани дер,
Смайл антил вил би ин лав,
Ор элс шел би меланколи ту…

Зал стонал от восторга, Миша Волох врубил самодельный зеркальный прожектор, и по лицам танцующих побежали мертвенно-голубые блики. Теперь все танцевали медленно, нагнувшись над подругами плохо выведенными вопросительными знаками, чуть покачивая головами в такт танго, словно дрессированные лошади на манеже.

Видимо, почуяв неладное, начальник спортцеркви выскочил из комнатушки на хорах. Джазисты сразу же заметили его и, сломав ритм, затянули «падеграс». Спортсмены и голубятники немедленно перестроились, развернули подруг в графские позиции и стали приседать перед ними, выворачивая ноги, как истые аристократы восемнадцатого века, в эпоху предреволюционной Франции. Директор церкви ушел, успокоенный, и джазисты снова перешли на «Судьбу солдата».

Мы протолкались с Левой поближе к сцене: там было раскрыто высокое стрельчатое зарешеченное окно. За этим раскрытым окном была черная, после ливня, рассветающая и расцветающая ночь. Котенок, который сидел у Левы на плече, смотрел в окно желтыми глазами и, часто жмурясь, устало мурлыкал.

– Как будешь танцевать? – спросил я Кочаряна.

– Ничего. Котенок не помешает.

В поисках девушек мы разошлись по залу: он налево, я направо. Я видел, как Лева проталкивался вдоль стены, а котенок сидел у него на плече – выгнувшись, подняв хвост трубой; все оборачивались и смеялись, а Лева, похожий на Мцыри, был бледен и невозмутим. Потом я нашел себе девушку и пригласил на «па-де-де». Она танцевала, не глядя на меня, отвернув лицо, лениво разглядывая отсыревшие стены церкви. Такой был в те годы стиль: танцевать молча, не глядя друг на друга, – очень плотно прижиматься, но молчать и не замечать партнера. Девушка оказалась хорошо натренированной спортсменкой. Я понял это, потому что спина у нее на ощупь была гимнастическая: две горы, а посередине ложбинка.

– Если вы раз врежете, – сказал я девушке, – не поздоровится.

Она ничего не ответила, будто не слыхала.

– Вы очень крепкая, прямо стальная, – продолжал я осторожные ухаживания. Я тогда еще был неопытный, я полагал, что такие комплименты приятны девушке. А ей-то, даже чемпионке по толканию ядра, очень хочется чувствовать себя слабой подле мужчины. Ей обязательно надо быть уверенной в его превосходстве, иначе ничего путного не выйдет.

– Видимо, вы – баскетболистка? – прокашлявшись, спросил я. – Первый разряд? Или мастер?

– Можете не болтать? – сердито откликнулась девушка. – Танцевать трудно.

Я обнял ее еще крепче, она сразу же податливо прижалась ко мне, но голову отвернула чуть назад, будто кукла с резинкой вместо шеи. Я мог спокойно разглядывать ее профиль и даже часть затылка – так она отвернулась от меня. Но я не успел ее толком разглядеть, потому что заметил в углу, возле двери, – оцинкованной, как в мясном магазине, – толпу, которая стремительно росла. А посередине толпы стоял Кочарян с отсутствующим взглядом. На плече у него сидел котенок, а два парня подталкивали Леву к выходу.

– Вы не умеете себя вести, – говорил один. – Додумались: котенка принести на танцы!

– Распоясались тут! – говорил второй.

Я извинился перед девушкой и протолкался к Леве.

– В чем дело? – спросил я.

– А вас не спрашивают! Отвалите-ка подобру-поздорову, – сказал первый парень, – и не хулиганьте в общественном месте!

– Кому мешает котенок? – холодно допытывался Лева. – У вас есть заявитель?

– Заявителя нет, но котенка вносить в общественное помещение не разрешается!

– Где это записано? – спросил я.

– Да! Где это записано? – оживился Лева. – В правилах это есть?

– Есть!

Толпа напряженно выжидала, когда выявится победитель, чтобы тут же поддержать его.

– Предъявите правила! – потребовал Лева.