Он уже идет

– Надоело! – Копл налил еще вина и жадно выпил. Алая струйка выкатилась из его рта, капли попали на белую скатерть и начали расплываться, превращаясь в кровавые пятна.

– Что надоело? – робко спросила Фаня.

– Все! А в особенности надоело быть евреем!

Копл рывком пододвинул к себе вазочку, достал тейгелах, бросил на пол и с хрустом раздавил.

– А кем же ты еще можешь быть, Копл?

– Стану поляком, Казимиром. Никаких запретов, никаких устрожений. Буду есть, что хочу и когда хочу, пить, что хочу и… – тут он осекся, не решившись произнести: спать, с кем хочу.

– Неужели ты хочешь креститься? – белыми, без единой кровинки губами едва вымолвила Фаня.

– Да, и как можно скорее, – заявил Копл, наливая себе третий стакан вина.

– А наша семья? Я не хочу становиться католичкой.

– Ты? – усмехнулся Копл. – Вот ты-то нужна мне меньше всего.

Фаня разрыдалась, а Копл принялся доставать один за другим тейгелах из вазочки, бросать на пол и с ожесточением давить, словно тараканов.

– Ляг поспи, милый, – сквозь слезы упрашивала мужа Фаня. – Поспи, и все пройдет. Ты, наверное, заболел, а сон – самое лучшее лекарство.

Бедняжке хотелось верить, будто стоит смежить веки – и злое наваждение уйдет, рассеется само по себе, словно и не было его никогда.

Копл, возможно в последний раз, послушался совета жены и прямо из-за стола отправился в кровать. Спал он тяжело, ворочаясь с боку на бок, храпя и вскрикивая. Фаня сидела возле постели и без остановки читала псалмы, умоляя Бога спасти ее мужа.

Но Бог не спас. Проснувшись, Копл, не перемолвившись ни одним словом с женой, поспешил к отцу Михалу, ксендзу Курува. Тот выслушал разносчика газет с плохо скрываемым подозрением. Столь внезапное и без всякого повода обращение одного из упрямцев к истинной вере было приятным, но смущало больше, чем радовало. Отец Михал искал подвоха в словах Копла, искал и не находил.

– Ты на правильном пути, сын мой, – вымолвил он, когда Копл наконец замолк. – Бог покинул вас, оставив еще более одинокими, чем когда вы сами отвернулись от его сына. И если ты, по своей воле и безо всякого принуждения, решил повернуться лицом к Господу, он, несомненно, обратит к тебе свое сияющее лицо.

Ксендз смолк и внимательно оглядел собеседника.

– Какое еще принуждение? – удивленно поднял брови Копл.

– Под принуждением я имею в виду не только угрозу физической расправы, но и всякого рода стесненные обстоятельства, могущие повлиять на решение человека.

– Да вы никак отговариваете меня, святой отец?

– Вовсе нет. Хочу лишь довести до твоего понимания, что Богу не нужны пленники. Если ты искренне желаешь безо всяких побочных умыслов стать католиком, я помогу тебе.

* * *

К Фане Копл не вернулся, а остался жить в большом доме ксендза. Прошло две недели, и на свет появился новый католик, Казимир. Боль и траур поселились в нескольких семьях Курува. Отсидев поминки по умершему для евреев Коплу, его родители и братья стеснялись выходить на улицу. О Фане не стоит даже говорить, ее горе и позор были безмерны, невыносимы.

– От хорошей жены не убегают в костел, – бросил чей-то едкий язык, и эта хлесткая фраза, словно плеть, ежедневно настигала несчастную Фаню. Жить с выкрестом она не собиралась – впрочем, как и он с ней, – значит, оставалось только одно – развод. Но как? И нужно ли разводиться с покойником, ведь Казимир теперь все равно что мертвый, а с мертвыми не разводятся.

Казимир на улицах Курува тоже не появлялся. Он перестал торговать газетами и целыми днями сидел в доме ксендза. Что он там делал – никто не знал. Поговаривали, будто Казимир крепко взялся за изучение новой веры и штудирует католические книги с таким же усердием, как когда-то Талмуд.

– Глупости, – возражали люди, близко знавшие покойного. – Их книги написаны на латыни, а выкрест ее не знает. Да и в Талмуде он был дурак дураком, не отличался ни умом, ни усердием и дальше комментария Раши не смог продвинуться.

Превозмогая стыд, Фаня пришла к раввину Курува, ребе Ошеру, предшественнику ребе Михла, за советом, как жить дальше.

– Бедное дитя, – грустно произнес раввин, увидев Фаню. – Бедное, безвинное дитя. Несчастье заключается в том, что по еврейскому закону ты осталась его женой. Глупость, которую он совершил, лишила его доли в будущем мире, но все законы и правила этого остались для него без изменений. Поэтому выход для тебя один – получить развод.

– Но как, ребе? Где я его найду?!

– Попробуем тебе помочь, – ответил раввин и велел позвать габая главной синагоги Курува, в которой еще совсем недавно молился Копл.

Габай передал письмо ребе Ошера ксендзу. Отец Михал долго водил глазами по строчкам, словно отыскивая в словах другой, скрытый смысл. Потом вызвал к себе Казимира.

– Ты обрел подлинную благодать, сын мой, – сказал ксендз, осеняя Казимира крестом. – Перед тобой открылась дорога в мир, сияющий правдой и добротой. Но нельзя строить свое счастье на горе других людей, даже если они упорствуют в своем заблуждении.

– Что вы имеете в виду, отче? – уточнил Казимир.

– Ты должен встретиться со своей женой и уладить с ней все дела.