Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

Он был из черного дерева, скрепленный железными полосами, вероятно, очень древний: дерево уже начало крошиться от старости.

Я отпер ящик вторым ключом. Джон и Лео наклонились в выжидательной позе. Откинув крышку ящика, я громко вскрикнул, увидев внутри его великолепную серебряную шкатулку, несомненно, египетской работы, поскольку четыре ножки ее были выточены в форме сфинксов, да и на куполообразной крышке так же красовался сфинкс. Конечно, шкатулка с годами потускнела и запылилась, но в общем сохранилась отлично.

Я поставил ее на стол и при гробовом молчании открыл маленьким серебряным ключиком. Она была наполнена до краев чем-то вроде растительных волокон, из которых я осторожно извлек письмо в обыкновенном конверте, подписанное рукой моего покойного друга:

«Моему сыну Лео, когда он откроет шкатулку!»

Я передал письмо Лео, который взглянул на конверт и положил письмо на стол, сделав мне знак продолжать исследование шкатулки.

Я нашел в ней тщательно свернутый свиток пергамента. Развернув его, я увидел написанное рукой Винцея: «перевод греческих письмен». Затем я нашел еще древний свиток пергамента, пожелтевший и сморщившийся от времени. Это был перевод греческого оригинала, но латинскими буквами. Насколько я мог судить с первого взгляда, стиль и характер букв относился к началу шестнадцатого столетия. Сейчас же под свитком пергамента лежало что-то твердое и тяжелое, завернутое в пожелтевшее полотно. Тихо и осторожно мы развернули полотно и извлекли большой сосуд грязно-желтого цвета, несомненно, относившийся к глубокой древности. По моему мнению, этот сосуд — часть обыкновенной амфоры среднего размера. Выпуклая сторона была покрыта греческими письменами, стертыми уже там и сям, но все еще достаточно разборчивыми. Очевидно, надпись была сделана очень тщательно с помощью тростниковой палочки, часто употребляемой в древности. Не могу не упомянуть, что этот удивительный обломок амфоры был разбит надвое и склеен цементом. На внутренней стороне ее тоже много надписей довольно странного характера, очевидно, сделанных не одной рукой и в различное время.

— Есть еще что-нибудь? — спросил Лео возбужденным шепотом.

Я порылся в шкатулке и достал что-то твердое, завернутое в небольшой полотняный мешочек. Это была прелестная миниатюра на слоновой кости и маленькая шоколадного цвета скарабея с символическими изображениями. Мы разобрали их и прочитали «Suten se Ra», что значит в переводе «Царственный сын Солнца». Миниатюра представляла собой портрет матери Лео, прелестной, темнокожей женщины. На оборотной стороне рукой Винцея было написано: «Моя обожаемая жена».

— Теперь все! — заявил я.

— Отлично, — ответил Лео, который долго с нежностью вглядывался в миниатюру. Положив ее на стол, он предложил:

— Давайте теперь читать письмо!

Сломав печать, Лео прочитал следующее:

«Мой сын! Когда ты прочтешь это письмо, достигнув зрелости, я давно уже буду забыт всеми в моей могиле. Читая его, вспомни обо мне… Я простираю к тебе руки из страны мертвых, и мой голос звучит из недр холодной могилы. Хотя я умер, и ты не помнишь меня, но в минуту, когда ты читаешь письмо, я с тобой. Со дня твоего рождения я почти не видел твоего лица. Прости мне это. Твое рождение отняло жизнь у той, которую я любил так, как редко любят женщин, и мне было тяжело видеть тебя. Но если бы я остался жить, то, наверное, победил бы это глупое чувство. Мои физические и нравственные страдания невыносимы, и если те распоряжения, которые я сделал для твоего будущего благосостояния будут выполнены, я доволен! Пусть Бог простит мне, если я ошибаюсь!»

— Он убил себя! — воскликнул я. — Я так и думал!