Она была актрисою

— Естественно! Ведь это пошло спектаклю на пользу. Вот если бы было во вред, ты бы заметила и тут же пресекла, а здесь тебя все устраивало.

— Ну, не знаю, — вздохнула Виктория Павловна. — Ты меня расстраиваешь. Кирилл — очень порядочный человек. Другой давно бросил бы больную жену, а он нет. И говорит, что никогда не бросит. Если ты права, Наташа здорово влипла.

— Ну, она еще очень юная. В двадцать лет все мы были влюблены, и любая неудача казалась смертельной, а потом вспоминаем с упоением, радуясь, что это все-таки было. Наташа из тех, кто способен оценить верность долгу. Возможно, красивый, но неблагополучный роман для нее предпочтительней спокойно-благополучного.

— Придумала! Это кому же неудача покажется предпочтительней удачи? Но я не очень-то в этом роман верю. Вот если б ты их застала… ну, в такой момент… но ведь нет?

— Нет, — кивнула Марина. — Хотя пару раз было, что они… ну, так отскакивали друг от друга, что складывалось впечатление… И потом, ты видела, как она обнимает его на сцене? А как на него смотрит! Хотя ведь Наташа — тоже не гений преображения, правда?

— А черт его знает! — удивленно воскликнула Вика. — Вот теперь, когда ты сказала, мне и самой стало казаться. Вроде даже припоминаю кое-что задним числом. Но, если и так, что с того? Почему бы нет?

— Просто подумала, что Кирилл вполне мог отомстить за Наташу.

Виктория Павловна хмыкнула.

— Ты считаешь, Кирилл убил бы человека из-за смерти котенка? Наташа — еще ладно, но он… Ты всерьез пытаешься меня в этом убедить?

— Ну, — попыталась оправдаться собеседница, — не из-за котенка, а из-за Наташи. Нет, я не пытаюсь тебя убедить. Возможен другой вариант. Кирилл не хотел, чтобы о его романе знали, а Преображенский грозил все раскрыть.

— А Преображенскому-то откуда знать?

— Он очень умный, — пояснила Марина, — особенно в том, что касается человеческих взаимоотношений. Ты обратила внимание, как безошибочно он находил у каждого из нас больное место? И тебя, и меня, и бедную Наташу — каждую сумел вывести из равновесия с удивительной простотой. Раз — и сделано. Конечно, с Кириллом сложнее — тот флегматик. Но как раз флегматики долго раскачиваются, зато быстро действуют.

— Ой, — произнесла Вика.

— Ты что? — испугалась Марина.

— Просто вспомнила. Знаешь, перед тем, как поговорить со мной, Евгений Борисович говорил с Кириллом. Я еще поразилась — Кирилл выскочил, как ошпаренный, и побежал в сторону подсобки, а лицо было совершенно перевернутое. В сторону подсобки, представляешь!

— Ну, надо же, — опешила Марина. — А мне он представлялся самым неподозрительным. Я и заговорила-то о нем просто так, для комплекта.

— Какого комплекта?

— Просто перечисляла сидевших за нашим столом. Остались мы с тобой да Дашенька. У нас с тобой мотив есть, а что касается Дашеньки, то при всей к ней неприязни я мотива не нахожу. Разве что Преображенский так осточертел ей своими ухаживаниями, что она не выдержала и решила его прикончить.

— Надеюсь, это шутка?

— Да. Не сомневаюсь, что его ухаживания ей на самом деле нравились. Вика, что нам делать?

— В каком смысле?

— Понимаешь… если Евгения Борисовича убила Наташа, то я… мне очень стыдно, но я бы оставила все, как есть. Будь мне двадцать лет, может, на ее месте и я бы его убила! А если не она… он был нелегким человеком, но это же не причина, чтобы убийце все сошло с рук! Из-за каких-то корыстных, эгоистических мотивов лишить человека жизни… Я считаю, мы не вправе скрывать от милиции все, что знаем. Но вдруг все-таки Наташа? У меня голова идет кругом! Вот вызовет меня твой Талызин, и что я ему скажу?

— Что он — один из подозреваемых, — ехидно посоветовала Виктория Павловна. — То-то он обрадуется! Честное слово, Маринка, охота тебе лезть не в свое дело? Спросят — ответишь, а самой возникать незачем. Это мое глубокое убеждение.

Прочувствованную речь прервал телефонный звонок. Подняв трубку, Вика с удивлением услышала:

— Это говорит Юлия Чернова. Я могу к вам сейчас подъехать?

Юлия Чернова была одной из тех, кого заманить на вчерашний спектакль оказалось особенно трудно. Она принадлежала к новой, молодой когорте журналистов и вела культурную рубрику в популярнейшей газете. Марина как-то раз назвала эту рубрику антикультурной и ужаснулась, узнав, что увидеть там свою фамилию считается почетным.

— Конечно, подъезжайте, Юлечка!

— Да, и еще! Мне никак не раздобыть телефона женщины, которая написала пьесу. Никто из наших ее не знает. Это та, закомплексованная, которая сидела за вашим столом? Я вчера не стала брать у нее интервью, нашему читателю такие особы неинтересны, но теперь обстоятельства изменились. Вы ведь с ней знакомы?

— Она как раз здесь, у меня.

— Прекрасно. А еще мне нужна та блондиночка, за которой Преображенский ухлестывал. Ее телефон у вас есть?

— Да.

— Я еду.

Юля появилась, стремительная и энергичная.

— В принципе, у меня все уже схвачено, — пояснила она, — но я решила уточнить кое-какие детали. Статья будет гвоздем номера. Название — «Смерть на сцене».

— А почему на сцене? — вежливо изумилась Марина. — Вообще-то, в подсобке.