Мы выходим в яркий летний вечер, воздух все еще горячий и липкий от долгого дня. Место, куда я ее отвезу, находится всего в нескольких кварталах от нас, на Монтегю-стрит, поэтому мы идем пешком. Когда мы пересекаем улицы Бруклин-Хайтс, я вспоминаю день нашего знакомства, день, когда я почти пригласил ее на ужин. Мне приходит в голову, что технически я приглашаю ее на ужин, но совсем при других обстоятельствах. Даже если мне хочется, чтобы вечер закончился так же, как и свидание.
Мы доходим до ресторана средиземноморской кухни, и я приостанавливаюсь, чтобы убедиться, что Вайолет не против такого выбора. Она переводит взгляд со столов и стульев, выстроившихся на тротуаре, на меня, и улыбка появляется на ее губах в ответ.
Мы находим столик на улице, где можем наслаждаться теплым вечерним воздухом, и оба чувствуем себя немного неловко и неуверенно. Я хочу, чтобы она перестала беспокоиться о работе и расслабилась. Она заслужила вечер отдыха.
— Ты так добр ко мне, — пробормотала Вайолет, когда я пододвинул ей стул.
Интересно, не проносится ли в ее голове та же мысль — что это похоже на свидание, которого у нас так и не было. Наверное, нет, ведь я с самого начала отрицал тот факт, что собирался пригласить ее на свидание.
Я сажусь на стул напротив, игнорируя ее комментарий, когда достаю меню. — Что ты хочешь?
Она молча изучает меню, и на секунду я задумываюсь, не было ли это место неудачным выбором. Но потом она смотрит на меня широкими, возбужденными глазами.
— Все выглядит так вкусно.
Мой рот растягивается в ухмылке, прежде чем я успеваю ее остановить. — Действительно хорошо. Давай возьмем кучу всего.
— Хорошо, — соглашается она, ухмыляясь в ответ. Сколько бы я ни твердил себе, что мне нужно оттолкнуть ее, что для нас будет лучше, если мы будем препираться в процессе работы над проектом, я не могу отрицать, как хорошо, когда мы так ладим. Хотя я не должен позволять себе даже этого с ней, сегодня я не могу остановиться.
Я подзываю официантку и заказываю гораздо больше еды, чем нам нужно, плюс пиво для меня и рислинг для нее — тот же напиток, который она пила за обедом с родителями на прошлой неделе. Она, кажется, удивлена, что я вспомнил, но я делаю вид, что не замечаю.
Она на мгновение замолкает, а потом говорит: — Прости, что нагрубила тебе раньше. Когда ты говорил мне не есть пиццу, я подумала…
Ее щеки краснеют, и она с облегчением смотрит на официантку, которая приносит напитки.
— Я бы никогда не сказал тебе, что есть.
Ее губы кривятся. — Но ты с удовольствием говоришь мне, что делать по дому.
— Это для твоей безопасности, Вай.
И немного, я понимаю, потому что мне нравится, как она на меня реагирует.
— Я не хочу, чтобы ты пострадала, — добавляю я.
— Думаю, в этом есть смысл.
Она пересаживается на свое место, опуская взгляд на стол. — Ну, в общем. Просто в последнее время я не очень хорошо себя чувствовала, вот и подумала, что ты, ну, знаешь, комментируешь мое тело.
Я думаю, как ответить. Мне почему-то кажется, что сказать, что твое тело настолько божественно, что хочется обхватить его руками, — не самый подходящий ответ.
— Почему ты чувствуешь себя плохо из-за того, как ты выглядишь? — осторожно спрашиваю я.
— Я немного прибавила в весе. Я должна находить время для упражнений или, может быть, готовить более здоровую пищу, но мне кажется, что в сутках не хватает часов.
Боже, я понимаю, что она чувствует. Я десятилетиями жил подобным образом — работал все часы, убежденный, что времени в сутках никогда не хватает, но за это всегда приходится платить. Я хочу сказать ей об этом, но не знаю, как это сделать, чтобы не показалось, что я читаю ей нотации. Если я что-то и понял о Вай, так это то, что она терпеть не может, когда ей читают нотации.
Приносят еду, и она смотрит на нее, нахмурив брови. Мне кажется, что после этого разговора ей неловко есть в моем присутствии, и я отчаянно хочу, чтобы она почувствовала себя лучше.
— Тебе не о чем беспокоиться. — Я занят своей салфеткой, чтобы не встречаться с ней взглядом. — Серьезно. Ты…
— Ты прекрасна.
Наступило долгое молчание, пока я доставал оливку и медленно жевал, окидывая взглядом Монтегю-стрит. Это оживленный район магазинов и ресторанов между жилыми улицами Бруклин-Хайтс, и сегодня здесь полно народу, наслаждающегося угасающим светом летней ночи.
В конце концов я не выдерживаю тишины и позволяю своему взгляду вернуться к Вайолет. Она изучает меня за своим бокалом рислинга, ее орехово-карие глаза теплятся в золотом сиянии вечера.