Она моя

— Катя, — выставляя руку, Тарский упирает ладонь в стену.

— Чего тебе, я не пойму? — шиплю ему в плечо.

На противоположном конце коридора из кабинета выходит группа офицеров. Тарский бросает в их сторону взгляд, но быстро теряет интерес. Снова на меня смотрит. Чувствую это, но все еще не решаюсь встретиться глазами.

— Вечером зайду.

— Не вздумай, — конечно же, он в курсе, где я живу. Ничего удивительного. От мысли, что мы можем оказаться наедине, меня пробивает током. — Вечером я буду занята, — жаль, что причины ему пока неизвестны. — Да и не о чем нам говорить… Рада, что ты вернулся. Со мной, как видишь, тоже все нормально. Не беспокойся. На этом все.

— Катя, — он вроде как одергивает меня, словно противного ребенка.

Это, конечно же, возмущает… Решаю по-быстрому закрыть неозвученные вопросы. Метнувшись взглядом в сторону удаляющихся мужчин, рискую взглянуть Тарскому в глаза просто потому, что именно так мои слова будут иметь должный вес.

— Знаешь, я ведь сильнее тебя, — заявляю слегка осипшим голосом. На самом деле и не знаю, откуда эти силы берутся, чтобы говорить настолько равнодушно. Тарский смотрит внимательно. А мне кажется, что все мои физические реакции сейчас гипертрофированы и как будто расщеплены во времени. Звенят и ощущаются, как эхо. Размноженно и волнообразно. Выше и выше, при этом заторможенно, словно кнопку космического старта заклинило. Сердце с отмашкой бухает. Пульс западает и сигналами Морзе оглушает. А грудь раз за разом обжигает. Отслеживаю все это и спокойно продолжаю. — Потому что ты пытался и не смог меня тогда разлюбить. А я тебя смогла. Как только узнала, кто ты, пелена с глаз упала. Перегорело в один день. Сначала цеплялась за эти чувства… И та наша последняя ночь, — стараюсь, чтобы голос звучал абсолютно ровно, — думала, отболит, и вернется все… Нет. Ничего нет. Не люблю больше.

Грудь стискивает. Сердце протестующе подскакивает. Колотится в горле, раздавая по всему телу дребезжащие вибрации. Хочется отвернуться, но я заставляю себя до последнего смотреть Тарскому в глаза.

— Совсем кровожадной ты стала. Молодец, Катенька.

Его голос, будоражащая хрипота сдерживаемых эмоций и то, как он меня называет, жгут кожу и проникают внутрь горячими иголками. Задевая воспалённые нервы, перемыкают какие-то контакты. Вздрагиваю, но убеждаю себя, что для Гордея это незаметно.

— Ты меня столько раз ранил, — после этой фразы делаю паузу. Раньше бы вставила «Таи-и-и-р-р», сейчас — не могу. — Было бы странно, если бы не стала.

Держим зрительный контакт. Воздух между нами звенит и трещит.

— Катя… — пытается взять меня за руку.

— Пусти… — отчаяние все же прорывается. Едва-едва удается совладать с эмоциями. Второй раз требую уже ледяным тоном: — Пусти сейчас же!

Тарский еще какое-то время прожигает меня взглядом. Не пойму, убить меня готов или поцеловать… Неважно… Неважно… Но как же трудно проглотить едкое разочарование, когда он все же разжимает пальцы и отшагивает, позволяя мне уйти. Глупая дурочка, готова броситься ему на шею и расплакаться.

Уношу ноги так быстро, как только могу. Боюсь, что если задержусь хоть на секунду, то просто сорвусь. Сорвусь и все ему расскажу. Как люблю, как скучала… Что жду от него ребенка…

Нельзя… Нельзя…

Как же после этого столкновения идти вечером на встречу с Орловским? Как жить, зная, что он рядом? Еще тяжелее. Невыносимо!

Глава 36

Таир

«Не люблю больше…»

Знаю, что лжет, но в одно мгновение, когда сознание только-только принимает эти слова, за грудиной с такой силой колет, дышать прекращаю. Тело сковывает напряжением, мышцы преобразуются в застывший гипс. И уж тогда сердце расходится. Бьется, словно обезумевший зверь в прутья клетки. Выламывает, мало заботясь о последствиях.

Не так я себе представлял нашу первую встречу. Хотя удивляться все же нечему. Это ведь, мать ее, Катенька… Яркая молния. Смертельный разряд. Буря, которую не каждому под силу вынести.

Не понимает она, что для меня этот чертов месяц тоже был адом. А я такой человек, что вывалить на нее все свои чувства не могу. Не умею. Словами не выдам ничего, а лаской не позволит сейчас. Разве что силой преодолевать первое сопротивление… Мысль крайне заманчивая, сходу план зреет. Если унести Катю в комнату для допросов, никто посторонний войти не посмеет. Только ведь осознаю, что неправильно это. После всего, что ей уже пришлось пережить, подобные меры будут слишком уж жесткими.

Пока смотрю на нее, отстраненную и холодную, память воскрешает все те слова, что она говорила до произошедшего между нами разлома. Все, что я запрещал себе до сегодняшнего дня вспоминать.

«Кохам че…»

«У меня красивые губы? Тебе нравится меня целовать?»

«Доведу тебя… Сведу с ума…»

«Таи-и-и-р-р…»

«Я люблю тебя… Так сильно люблю, Тарский… Ты себе просто не представляешь…»