Она не Я

Яростно-жгучее турецкое солнце с непривычки доставляло некоторый дискомфорт, но вместе с тем – поднимало настроение. Закупившись всем необходимым, я прогулялась к Босфору и теперь шла обратно, к себе, опасаясь надолго оставлять свое прибежище, будто повсюду могла таиться опасность, риск того, что кто-то еще узнает меня, сдаст в руки мужа, от которого бежала…

Постоянный страх быть обнаруженной, похоже, плохо на меня действовал: на половине пути к дому мне стало казаться, что за мной следят. Я несколько раз оглядывалась и это ощущение тут же пропадало, потому что никому вокруг не было до меня дела. В конце концов я просто перестала оборачиваться, убедив себя, что мне это все мерещится…

А зря.

Я благополучно дошла до дома и уже собиралась зайти внутрь, когда надо мной нависла длинная, мощная тень…

Знакомая рука резко припечатала мою руку к двери, которую я готовилась толкнуть…

Сердце оборвалось, внутри все упало. По спине пополз холодок в сопровождении непонятных мурашек, когда я услышала позади себя, над самым своим ухом…

– Это была глупая идея, Софи. Очень глупая.

Глава 30

Тишина была давящей. Оглушающей. Выбивающей из колеи.

Он сидел, широко расставив ноги, сжав руки в замок и все пытался смириться, сжиться с безмолвием дома, всегда наполненного прежде голосами, звуками, ароматами… всем тем, что делало жилище живым. Всем тем, что делало живым его самого.

Кирилл тяжелым взглядом обвел гостиную. Увидел, как наяву, как на ковре возится дочка. Как она ползет к нему, протягивает свои крохотные ручки, прося усадить ее на колени…

В ушах и сейчас звучал ее беззаботный, мелодичный смех. Он автоматически протянул вперед руки, готовый, как всегда, подхватить Лили, закружить ее в объятиях…

Но пальцы встретили лишь пустоту.

Пустоту, от которой все внутри сжалось, задребезжало, заболело.

Он перевел взгляд на кухонную дверь. Показалось: вот сейчас из нее выйдет ему навстречу Софи. Улыбнется ласково, подойдет ближе, потянется к нему, как доверчивая кошечка в ожидании ласки…

Он услышал, как она говорит ему:

– Я приготовила сегодня твое любимое рагу…

Заботился ли о нем прежде кто-то так, как она? Ловил ли чутко каждое слово, прислушивался ли к любому, даже самому незначительному желанию?..

Он знал ответ: нет. Он давно забыл, что такое вообще нежность. Что есть внимание и участие. Так почему он принимал ее отношение к себе, как должное, почему не умел ей сказать, как много для него это значит? И как отчаянно он больше не хочет возвращаться к той, другой жизни, где ни от кого так не зависел и никем так не дорожил…

Он снова вслушался в тишину в какой-то глупой, безумной надежде, что сейчас раздастся голос жены, что она появится в поле его зрения и скажет, что они с Лили просто ненадолго уходили гулять…

Но безмолвие было беспощадно.

Он и сейчас еще слышал собственный чудовищный рев, когда понял, что Софи и Лилиана исчезли. Он кричал, звал, метался, как раненый зверь и при этом четко понимал: они не вернутся. И в этом он виноват сам.

А ведь он искренне хотел все исправить. Так, как умел. Пораньше вернулся с работы, отложив все дела, чтобы пригласить куда-нибудь Софи, провести вместе время… и так надеялся, что она поймет. Поймет, что значит этот его поступок. Поймет со свойственной ей чуткостью, не требуя лишних слов. Вообще ничего не требуя…

Тоска сжала сердце, садистки выкрутила внутренности обжигающими пальцами, заставляя согнуться пополам от этой нестерпимой муки. Он поспешно вскочил на ноги, спасаясь от этой боли, от себя самого и непонимания, что делать дальше…

Ноги сами привели его наверх. Он застыл на пороге спальни, где когда-то сказал жене слова, которые ничем было не стереть. Его взгляд оббежал комнату, задерживаясь на знакомых предметах…

Тяжелые шторы, которые так не нравились Софи. Она все порывалась заменить их на легкомысленные занавески в пестрый цветочек, но он, как одержимый, держался за эти куски бархата, напоминавшие ему женщину, которую давно стоило забыть…

Взор метнулся к постели. Он вспомнил, как Софи лежала на ней, с разметавшимися по простыне длинными волосами, смотрела на него своими невозможно-доверчивыми серыми глазами…

Или это была Юля?.. Нет, Юля никогда не смотрела на него так. Теперь он это ясно сознавал.

Прикрыв глаза, он втянул носом воздух, уловил все еще витающий в комнате аромат жены – легкий, цветочный, какой-то воздушный…

Он дарил ей поначалу духи, которыми пользовалась Юля. Все пытался вылепить из нее потерянное, не желая видеть ее настоящую. А теперь понимал: именно по той Софи, что пряталась под слоями чужой личины, что он так упорно на нее натягивал, он и скучал в этот момент так болезненно, так отчаянно…

Что-то горячее, чужеродное обожгло щеку. Кирилл поднес пальцы к своему лицу, смахнул непонятную жидкость и с удивлением уставился на прозрачный влажный след, оставшийся на ладони…