Она (Новая японская проза)

Тут я заметила, что плачу — слезы прямо ручьями текли. Ну и дела! Неужто совсем собой не владею?! Слезы лились помимо воли, точно у пьяной. Я буквально вспыхнула от стыда. Не помня себя, выскочила на первой же остановке. Проводила взглядом уходящий автобус и, сама не зная зачем, ринулась в полуосвещенный проулок. Крепко прижимая свои пожитки, притаилась в темноте и дала волю слезам. Так я плакала впервые в жизни. Слезы лились неостановимо, и мне пришло в голову, что бабушкину смерть я еще как следует и не оплакала. Впрочем, кажется, пришло время оплакать разом нее, что накопилось.

Неподалеку ярко светилось в темноте окно. Оттуда время от времени выплывали и таяли облачка пара, доносились голоса, слышался стук ножей, шкворчала еда на плите…

Да это же кухня!

Удивительно, до чего же быстро я утешилась! Мне даже самой смешно стало. Встала, оправила юбку и потопала, как и собиралась, прямиком к Танабэ.

Дозвольте пожить, о боги!

«Ужасно хочу спать!» — сообщила я Юити и сразу завалилась в постель. До чего же утомительный был день! Но я выплакалась, в душе царила необыкновенная легкость. Сон пришел глубокий, умиротворяющий. Сквозь дрему донесся голос Юити: «Уже спишь?!» — это он шел на кухню выпить чаю.

Мне снился сон.

Я чистила раковину на своей старой кухне, Какой-то изжелта-зеленый пол… прежде меня этот цвет ужасно раздражал, а теперь сердце сжимается. Нужно съезжать, и я его нежно люблю, этот изжелта-зеленый пол…

Со всех полок, со столика на колесиках исчезла утварь, ее, по правде сказать, давным-давно убрали, готовясь к переезду.

Позади меня Юити драит тряпкой пол. На душе полегчало.

— Передохни. Давай чаю попьем, — предложила я, и голос мой отозвался эхом, как в храме. Какое обширное пустое пространство вокруг!

— Давай, — Юити глянул на меня снизу вверх. Наверное, это вполне в его духе — надрываться, убирая чужой дом, откуда к тому же съезжают.

— Так вот она какая, твоя кухня, — сказал Юити, сидя на брошенной на пол подушке и попивая чай из кружки — чашки уже увезли. — Замечательная кухня!

— Была, — отозвалась я.

Кружку приходилось держать двумя руками, как на чайной церемонии.

Тишина стояла, словно под стеклянным колпаком. Даже от часов остался только след на стене.

— Который час?

— Полночь, наверное, — сказал Юити.

— Откуда ты знаешь?

— На улице темно и тихо.

— Ага, а я исчезаю в ночи.

— Продолжим разговор, — предложил Юити. — Собираешься и от нас съехать? Да?

С удивлением я смотрела на Юити. не помня никакого прерванного разговора.

— Думаешь, я живу как Эрико, минутному порыву подчиняясь? Но я, прежде чем тебя к нам пожить пригласить, все обдумал, принял решение. Твоя бабушка всегда о тебе заботилась, и может, я лучше других тебя поддержу. Придешь в себя, перестанешь хандрить и уедешь, когда и куда захочешь. Я же знаю: такую, как ты, не удержать. А пока рано. Да, рано! Близких-то никого не осталось; только я могу тебя предостеречь. Лишние деньги, которые мама в баре зарабатывает, — они как раз для таких случаев и предназначены. Не все ж соковыжималки покупать! — он рассмеялся. — Короче, живи у нас и не суетись.

Он так искренне уговаривал, так пристально глядел в глаза, словно убеждал убийцу сдаться полиции.

Я кивнула.

— Вот только пол доведу до блеска, — сказал он.

Я поднялась, чтобы вымыть посуду.

Пока мыла чашки, услыхала, как Юити напевает себе под нос. Голос его сплетался с шумом льющейся воды:

Не осквернив Светлые лунные тени.
Лодку причалил,
В тихий войдя залив.

— A-а, эту песню я знаю! Мне она нравится. Кто ее поет?

— Кикути Момоко. Запоминающийся мотив! — он улыбнулся.

— Да, очень.

Пока я оттирала раковину, а Юити драил пол, мы вдвоем пели эту песню, Приятно, когда глубокой ночью в кухонной тишине звучат в унисон два голоса.

— Мне особенно вот это место нравится, — и я пропела второй куплет:

Далекий
Маяк в ночи
Светит для нас двоих,
Он мерцает сквозь тьму.
Как солнечный свет сквозь листву.

С воодушевлением, по-детски резвясь, мы еще раз пропели эти слова:

Далекий
Маяк в ночи
Светит для нас двоих,
Он мерцает сквозь тьму,
Как солнечный свет сквозь листву.

Вдруг я спохватилась:

— Что-то мы распелись, того гляди бабушку разбудим. Если уже не разбудили.

Кажется, Юити подумал о том же самом. Его рука с тряпкой замерла. Обеспокоенный, он глянул на меня.

Я улыбнулась, чтобы скрыть смущение.

Сын, так нежно воспитанный Эрико, вдруг показался мне настоящим принцем.

А он сказал:

— Давай, когда закончим уборку, заглянем по дороге домой в ночную харчевню и поедим лапши.

Внезапно я проснулась.

Стояла глубокая ночь. Все тот же диван Танабэ… Не привыкла рано ложиться, вот и привиделся странный сон. Странный сон… С этой мыслью я пошла на кухню попить воды. В сердце засел какой-то холодок. Эрико еще не возвращалась. Два часа ночи.