Она. Новая японская проза

У меня внутри что-то судорожно сжалось и вырвалось наружу - совершенно неожиданно - хохотом.

- Знаешь, в Тиба есть целый квартал борделей, которые раньше назывались «турецкими банями», а теперь просто «банями». Так, представляешь, редакция ее туда отправила, и бедняжка целый день изображала «банщицу». За такую работенку сколько ни плати - все мало будет. Или, допустим, поступил сигнал, что в одной аптеке из-под прилавка торгуют наркотиками. Так Юко отправляют туда - чтоб купила и все разнюхала… Я не помню, ты с ней встречался? Нет? Обязательно познакомлю. Она на мальчика похожа. Косметики - ноль, короткая стрижка, джинсики, спортивная курточка. А за спиной - здоровенная репортерская сумка. Представляешь, заявляется такая пигалица в аптеку и пищит: «Мне таблеточек, пожалуйста. Тех самых». Ну, ее, конечно, посылают куда подальше. А начальство говорит: сама виновата. Вот такая работенка. Ей бы замуж.

- А я тебе ванну приготовил.

- Ага. Ты слушай дальше. Она мне одну историю рассказала. Неприличную. Тебе интересно? У их газеты есть отделение в Тиба. А напротив, через дорогу, двухэтажный дом: на первом этаже магазин подержанной мебели, на втором хозяева живут. Они вдвоем работают, муж и жена. Часто можно видеть, как они на пару надрываются, тащут какой-нибудь развалюшный диван. Что тут неприличного? А ты слушай. У стариков дочка, в колледж готовится. Окно ее комнаты как раз на улицу выходит. Раз в три дня к дочке приходит приятель - помогает готовиться. Он тоже абитуриент. Сидят занимаются. Скучно, кровь играет. Ну и, сам понимаешь, учебники в сторону и пошло-поехало. Это бы еще ладно, но дочка каждый раз перед этим окно открывает. А как раз напротив, через дорогу, - редакционный мужской туалет. Расстояние - подмигнуть можно. Так у них там сидит специальный дежурный. Как увидит, что у дочки окно открылось, давай названивать по отделам: началось, мол. Через минуту в мужском туалете у окна давка. И главный аттракцион такой. На лестнице непременно появляется мамаша с подносом - чай там, конфетки. Несет наверх, деток угостить. Дочка этого не видит. А из туалета - все как на сцене: тут дочка с парнем, там мамаша с подносом надвигается. Мужики слюну глотают, шепчут: «Давай, давай, торопись!». Наверно, Господь Бог с небес на нас, грешных, примерно с таким же чувством смотрит. Ну вот, старушка уже у двери. В одной руке поднос, другой ручку поворачивает. И тут всякий раз - чудо. Те двое в момент отлетают друг от друга, дочка молниеносным движением одергивает юбку (она никогда не раздевается, как солдат на фронте), лицо - сама невинность. Мирная жизнь семьи не нарушена.

- А чего же она окно-то открывает? Жарко ей, что ли?

- При чем тут «жарко», Она каждое утро перед открытым окном одевается. В редакционном туалете по утрам не протолкнешься,

- Щедрая девица.

- У нее с этими мужиками из редакции родство душ. Она их любит, потому что все люди - братья. А может, просто эксгибиционистка. Или бешенство матки.

- Кстати, а ты знаешь, что «бешенство матки» входит в список слов и терминов, запрещенных к употреблению на телевидении и радио?

- Да? Между прочим, история совершенно правдивая.

Что- то глаза у него подозрительно блеснули.

- А про цензуру на телевидении я тебе могу отдельно рассказать. Тоже чистая правда.

На слове «тоже» я делаю ударение.

- Когда в записи встречается запрещенное слово, там в фонограмме делают такой щелчок или гудок. Слышал, наверно? А когда транслируют концерт Рютаро Камиоки [6] , он же без конца сыплет всякими словечками. Зал хохочет, а телезрители одни щелчки слышат. Такая досада всегда берет! А знаешь, как это делается? Ведь трансляция-то прямая, поди угадай, что он там залепит. Так вот, оказывается, на телевидении есть специальный эксперт по нецензурным словам. Он сидит у пульта и напряженно слушает. Работа нервная, ответственная. Должен нехорошее слово с лету угадать и нажать на кнопку. В его распоряжении максимум две десятых секунды. Работенка - не позавидуешь. Весь, наверно, напичкан похабными словами. Ходячий справочник неприличностей. И нервная система, поди, ни к черту.

- У него, наверно, выделяется специальная секреция на похабщину.

- Смешно! Ты, Жюли, нынче в ударе.

Когда лицо Жюли расплывается в улыбке, от уголков глаз лучиками разбегается по пять морщинок. Их я больше всего в нем и люблю, Поулыбались немножко. Потом помолчали.

- Я волновался.

Моя болтовня, как обычно, подействовала на Жюли благотворно. У него привычка в конце каждой фразы как бы ставить вопросительный знак. К кому вопрос относится - к собеседнику или к самому себе, - неясно. Жюли как бы слегка отстраняется от своих слов. Или прикидывается, что отстранился, а потом подступает по-новой.

Я терпеть не могу людей, которые не говорят, а вещают. Поэтому так уж выходит, что рядом всегда оказывается какой-нибудь любитель вопросительной интонации.

- Извини. Ты же знаешь, я как начну болтать - меня не остановишь.

- Я уже решил: еще час подожду и буду твоему отцу звонить.