Она под запретом

Открытое солнце приятно щекочет шею и глаза, отчего я немного жмурюсь. На террасе никого нет — официальное открытие, как я слышала, назначено на следующую неделю. Оглядевшись, я не могу сдержать улыбку. Эстет во мне ликует. Место и впрямь получилось стильным. Деревянные столы, накрытые кремовыми колпаками шатров, оттеняют яркую голубизну неба, а расставленные вазоны с зеленью эффектно гармонируют с напольным покрытием. Можно с лёгкостью представить, как всего через каких-то несколько дней за столами рассядутся гости, заиграет музыка, зазвенят приборы и засуетятся чёрно-белые официанты. Странно, наверное, испытывать в этот момент гордость, но я всё равно её испытываю. Потому что работаю в таком красивом месте, а ещё чуточку потому, что к созданию террасы причастен Арсений. Кадр, как он, оттянув мою шею, целует меня, вновь вонзается в сознание, и я невольно тру ладонью нагревающийся низ живота. Настоящее мучение.

Уплыв мыслями далеко, я стою так пару минут, но потом решаю возвращаться. Дотянуть и не подвести — это я хорошо помню. Стараясь не стучать каблуками, чтобы ненароком не испортить полы, толкаю стеклянную дверь к лифту и неловко зацепляюсь носком за металлический порог. Меня ведёт в сторону, и отчаянные взмахи рук не спасают — с тихим писком я приземляюсь на пол. По щекам непроизвольно катятся слёзы. Боль в коленных чашечках ничто по сравнению с той, что окольцевала лодыжку. Закусив губу, я раскачиваюсь из стороны в сторону и скулю в ожидании, когда она хотя бы немного стихнет. Дотрагиваться до ноги страшно — вдруг сломана. Господи, только бы не сломана. Я никогда ничего не ломала, и это будет просто катастрофа. Мне же на работу ходить нужно.

Свидетелей моего позора нет, поэтому я позволяю себе просидеть на полу не меньше минуты. Осторожно шевелю пальцами и, опершись ладонями на пол, встаю. Туфлю зажимаю под мышку и, то и дело морщась, на одной ноге прыгаю к лифту. Слезы высохли, но боль никуда не ушла. Ещё и губу до крови прикусила.

Работать больше не получается. Ступня горит и пульсирует, щиколотка распухла. На счастье, ко мне заглядывает Катя из рекламного отдела и, увидев моё перекошенное лицо, срочно командирует меня в травмпункт.

До такси меня провожает она же, придерживая локоть на случай, если я вдруг потеряю равновесие. Наступать на ногу я по-прежнему не могу, и, конечно, речи не идёт о том, чтобы попытаться влезть в туфлю.

Когда я перетаскиваю ногу через порог, звонит Луиза. Жаловаться на собственную неуклюжесть я совсем не планировала, но, когда слышу её бодрое «Как дела?», неожиданно для себя самой начинаю реветь. От боли, от досады и в главной степени от того, что меня даже пожалеть некому.

— А повнятнее? — требует сестра.

— Еду в травмпункт, — сиплю я, смахивая слёзы. — Лодыжку подвернула, клуша неуклюжая. Наступать на неё не могу. У меня на одной ноге тапочка горничной, а на второй — бахила. Ты бы предпочла застрелиться.

— Бедняга моя, — сочувственно тянет Луиза. — И как ты до травмпункта доковыляешь? Блин, и я ещё у Ралины за городом, без машины. Короче, не хнычь, систер. Я сейчас Дане позвоню. Пусть немного за тобой поухаживает.

Я хочу возразить — машинально, потому что так будет правильнее, — но сестра успевает повесить трубку.

Глава 36

Данил заходит в травмпункт ещё до того, как подходит моя очередь. Даже удивительно, сколько людей посреди рабочего дня попадают в переделки. Грузная женщина напротив, морщась, держится за перевязанный тряпкой локоть, рядом с ней сидит мама с мальчиком-подростком — у того на лбу огромная шишка, и ободраны колени. Про пьяных я вообще молчу. В тесной комнате ожидания их двое — помятых, пропахших удушливым перегаром мужчин в грязной одежде и со сбитыми носами.

— Привет, — я как можно бодрее улыбаюсь Дане и незаметно прячу ступню в бахиле под стул. — Долго ждать не придётся. Я следующая.

От того, что ради меня ему пришлось бросить дела и притащиться в это неприглядное место, мне немного неудобно, но одновременно с этим я безумно рада его появлению. Не только моменты радости хочется непременно с кем-нибудь разделить.

— Промышляешь каскадёрством в обеденное время? — взгляд Данила серьёзнеет, он смотрит на мою поджатую ногу, а затем — мне в глаза. — Очень больно? Двигать ступнёй можешь?

Я внутренне напрягаюсь, потому что он опускается на скамейку рядом со мной и его плечо прижимается к моему.

— Вроде бы могу, — я вдыхаю запах его туалетной воды, перебивающий алкогольную вонь, и говорю потвёрже: — Думаю, у меня вывих. В интернете почитала симптомы.

— Вот сейчас и узнаем, — Данил кивает на открывшуюся дверь, в зазоре которой появляется лицо медсестры. — Пошли. Поторопился я сесть.

Он мягко берёт меня под локоть и помогает подняться. Из-за страха наступить на травмированную ногу, я машинально впиваюсь пальцами в его предплечье.

— Не рассчитала, прости, — виновато ему улыбаюсь, ослабляя захват.

— Волонтёрам часто достаётся, — отшучивается Данил. И добавляет чуть строже: — Не торопись. Врач никуда не убежит.