Однако Война за независимость не уничтожила искушение наследственности. Издавна проживающие в американских колониях семьи подчеркивали свое европейское происхождение, пытаясь сохранить свой высокий статус и в новой республике[388]
. Они украшали гербами столовое серебро, катафалки и надгробия. Свежеразбогатевшие семьи, живущие в городах, хотели с помощью генеалогии прибавить себе респектабельности. Некоторые тратили время и деньги на проведение собственных изысканий или же платили недавно появившимся в Америке генеалогам, чтобы те выполнили эту работу. И все для того, чтобы найти связь с аристократией и заполучить собственный герб, пусть даже и выдуманный.Менее богатые семьи также отслеживали свое происхождение, вышивая генеалогические деревья по канве и записывая имена родственников в семейных Библиях. Если они не могли доказать благородность крови, то, по крайней мере, могли гордиться ее добродетельностью. В начале XIX в. некая Электа Фиделия Джонс из Массачусетса, разузнав о своих корнях, восславила пуританскую кровь, что бежит по ее венам подобно сигналу, бегущему по «магнитной проволоке», и проявляется два века спустя с посланием для того, кто смог это оценить[389]
. В ходе поисков она с трепетом обнаружила нескольких довольно дальних родственников. По ее словам, эта находка была наследством, которое лучше любого многовекового богатства.Однако другие родственники Джонс не понравились. Она нашла родственницу и ее мужа, живших в 1750-х гг., которые были «почти идиотами – до такой степени, что во время их свадьбы даже говорили о необходимости принять законы, запрещающие союзы людей, настолько негодных для поддержания отношений, в которые они вступали». Джонс жаловалась, что среди детей этой неподходящей пары некоторые были «до того низкими созданиями, что я не хочу не только водить с ними знакомство, но даже справляться об их именах и возрасте».
На собственноручном изображении своего семейного древа Джонс оставила эти ветви скрытыми. Не отвлекаясь на позорных родственников, она предавалась мечтам о визите к своим пуританским предкам. «Я люблю возвращаться в воображении к тем старым очагам», – говорила она.
Американцы не только удаляли обременительных родственников из своих родословных, но еще и пытались породнить себя со знаменитыми и легендарными личностями. Один из первых сенаторов от Вирджинии Джон Рэндольф кичился тем, что был прямым потомком Покахонтас[390]
. В 1833 г., незадолго до смерти, он развлекал какого-то гостя подробным рассказом о своем происхождении, которое он прослеживал вплоть до Вильгельма Завоевателя. Наличие предка-короля не означало, что Рэндольф мог унаследовать английский трон. Но оно позволяло ему насладиться славой, хоть и немного затертой.Одержимость вроде той, что была у Рэндольфа, встречается и в наши дни. Ежегодно в апреле несколько десятков человек собираются в одном из вашингтонских клубов на торжественный обед, организуемый американским Орденом короны Карла Великого. Желающий получить приглашение на церемонию должен доказать, что является прямым потомком этого правителя Священной Римской империи, владычествовавшего в VIII в. Задача претендентов на прямое родство с Карлом Великим облегчается тем, что ордену будет достаточно, если наследникам удастся связать свое происхождение с кем-то из официально утвержденного списка европейских иммигрантов, чья генеалогия точно восходит к императору, – например, с Джеймсом Клейпулом из Филадельфии или Агатой Вормели из Вирджинии[391]
. На интернет-сайте ордена http://www.charlemagne.org утверждается, что его цель – «сохранение и развитие традиций благородства и рыцарства»[392].К середине XIX в. поиск знаменитых, знатных и добродетельных предков превратил американскую генеалогию в процветающий бизнес. Образовывались целые гильдии, издающие официальные журналы о своих исследованиях. Ральф Уолдо Эмерсон считал эту новую затею антиамериканской. Страна, которая должна была смотреть в будущее, развернулась в прошлое.
В 1855 г. Эмерсон писал: «Когда я разговариваю с генеалогом, мне кажется, что я засиделся рядом с покойником»[393]
.Некоторые из тех кораблей, что приплывали в залив Массачусетс в 1630-х гг., доставляли переселенцев из Англии; среди них был и мой предок Роджер Гудспид. Но в 1638 г. из Вест-Индии прибыл корабль «Дезайр» с пассажирами из других земель. Согласно записи, сделанной губернатором Массачусетса Джоном Уинтропом, корабль привез «некоторое количество хлопка, табака, негров и т. д.»[394]
.