Она со мной

Эйден слегка приподнимает бровь. Он замечает, что я не упомянула отца, однако ничего об этом не говорит.

– Ты одна будешь ночевать?

Я заправляю волосы за ухо, чувствуя себя немного уязвимой.

– Да, обычно так и бывает.

– Это объясняет бейсбольную биту.

– О, а я надеялась, что ты об этом забыл. – Я краснею.

– Ты справишься?

– Да кого это волнует? – шучу я, стараясь не думать о том, переживает ли за меня Эйден или спрашивает просто из вежливости.

– Ты сказала, что твоя мама редко бывает дома. А где папа? – интересуется он.

Конечно, я знала, что Эйден спросит об этом. Когда я не упомянула об отце, я оставила свободные ниточки, и он будет тянуть за каждую из них, пока не раскроет все мои секреты.

Я не знаю, почему решила сказать ему правду. Быть может, причина кроется в том, что мы довольно-таки сильно сблизились за сегодняшний вечер? Или в том, что он открылся мне и признал, что хочет уехать из города?

– Он умер.

Думаю, это было в числе его теорий, потому что Эйден не выглядит таким уж удивленным. Зато он удивляет меня, когда торжественно отвечает:

– Моя мама тоже умерла.

Я решила, что он не оценит соболезнований, поэтому не стала их выражать. Я, если честно, удивилась его откровению, ведь Эйден – образец замкнутого, бесстрастного человека, и я не могу поверить, что он только что впустил меня в свою жизнь.

– Когда это произошло?

– Когда мне было десять. У нее была онкология. А когда умер твой отец?

– Чуть больше года назад. В результате аварии. Всему виной алкоголь. – Я отворачиваюсь.

Эйден молчит какое-то время.

– Поймали паршивца?

Опять же, я не знаю, почему мне так хочется ему открыться. Но, как бы то ни было, это не мешает смотреть прямо в его серые глаза.

– Виноват мой отец. Он был пьян.

Я никогда никому не рассказывала, даже друзьям из других городов. Я всегда старалась не сближаться с ними на тот случай, если нам снова придется переезжать. Может быть, я устала отдаляться от людей, которым, как я знаю, я могла бы доверять. Может быть, я устала лгать. Вероятно, мне нужно с кем-то поговорить, потому что у меня не было времени как следует погоревать после всего случившегося. Что бы это ни было, но оно заставляет меня посмотреть Эйдену в глаза и впервые рассказывать правду о моем отце.

Эйден подходит ближе и смотрит на меня с заметной тревогой.

– Что случилось? – Нежный тон резко контрастирует с привычной суровостью.

– Я тоже была в машине.

Я отворачиваюсь; глаза слезятся, когда я вспоминаю ту ужасную ночь.

Я была в торговом центре и опоздала на последний автобус. Мама в тот день летела ночным рейсом в Италию, стараясь как можно дольше не возвращаться домой. Она сбежала подальше от разрушающейся семьи и мужа, который обратился к алкоголю вместо того, чтобы признать реальность неудачного брака. Мои родители очень отдалились друг от друга. Они никогда не прикасались друг к другу, никогда не ели вместе. Когда они оба находились в доме, между ними царило напряжение. Возможно, годы пренебрежения со стороны отца навели маму на мысль, что они поженились слишком рано. Родители никогда не говорили об этом, но им и не нужно было: я знала, что их отношения рушились. Люди должны доверять своим детям, ведь те видят гораздо больше, чем рассказывают.

Луна освещала пустынную парковку жутким светом, пока я сидела на обочине и ждала отца. С тех пор, как я позвонила ему с просьбой меня забрать, прошел уже час. Пока я сидела в одиночестве у дороги, мне становилось все тревожнее. Я нервничала, проклиная себя и обещая, что если отец появится, то больше никогда не опоздаю на чертов автобус. Наконец, папин внедорожник остановился у обочины. Если бы я сразу пошла пешком, то уже, наверное, была бы дома и без его помощи.

Взволнованная и напуганная жутким окружением, я без раздумий запрыгнула в машину, но даже дверь закрыть не успела, когда отец ударил по газам. Меня сразу же поразил запах алкоголя, однако я пристегнулась и повернулась к отцу, заметив, что он слегка покачивался и щурился, как будто плохо видел.

Я знала, что он злился. Раньше, еще до ссор с мамой, отец никогда не пил, поэтому я не знала его пьяного характера. Но когда ссоры стали громче и чаще, а он стал пить на регулярной основе, а я поняла, что в нетрезвом виде он становился агрессивным.

«Какого черта, ребенок? Почему я должен тебя забирать? Ты что, не можешь ездить на гребаном автобусе, как все нормальные гребаные дети?»

Вот тогда я поняла, что отец был пьян. Он впервые в жизни назвал меня ребенком.

Отец крепко сжимал руль, кипя от гнева, и уже превысил скорость на тридцать делений.

«Нет, черт возьми. Ты профукала автобус, потому что всегда все портишь!»

Мой отец не был плохим парнем. Папа никогда меня не бил, всегда гулял со мной и покупал то, что я просила. Он становился плохим лишь тогда, когда его жизнь шла под откос, а с горя напивался.