Она уходит по-английски (СИ)

-Дорога не всегда была такая, сынок, вначале пути тихо и безмятежно было. Дорога ровная и прямая шла, лишь потом, постепенно, она начала вилять, то вниз спуск, то вверх подъем, с годами путь все трудней и трудней. Так что есть время и детей завести. Было бы желание. Не обязательно ведь заводить своих. Много сирот. Но без них дальше никак, пропадешь.

Тут я почувствовал теплую и нежную руку в своей ладони, подумал, что это Катькина рука, но, повернув голову, увидел, что это было какое-то существо, лишь отдаленно напоминавшее мою жену. Лицо не выражало ни единой эмоции, как кукла из пластмассы. Я хотел что-то ей сказать, но тут вихрь сбил и меня с ног, а похожее на Катю существо унесло потоком воздуха. Песок забил мне глаза, проник через рот в гортань, в нос и уши, меня понесло по земле, словно привязанного ногами к колеснице, провинившегося раба".

- Вставай, Макс! - теребя меня за плечо, вскрикнул Степан. - Хватит дрыхнуть.

Голова раскалывалась от зудящей боли, было тяжело дышать. Каждый вздох отдавался каким-то бульканьем и хрипом в легких.

- Сколько времени? - вытирая ладонью, пот со лба, спросил я.

- Почти десять.

Было заметно, что Степан уже немного принял на грудь.

- Чего десять?

- Вечера, конечно. Чего же еще.

- Ну и ну, - сказал я. - Мне можно остаться?

- Оставайся, я же уже говорил.

- Слушай, я душ приму?

- Да, без проблем. По коридору и налево, щеколды нет. Смой там только, а то гости белье стирали свое.

- У тебя сколько человек квартиру-то снимает? - спросил я, все никак не придя в себя.

- Не знаю точно. Семья из Душанбе.

- Ты бы завязывал пить, да разобрался, что к чему, а то останешься без квартиры когда-нибудь, - проговорил я сквозь кашель.

- Может тебе лучше домой поехать, а? - зевая, спросил Степан. - Раз не нравится у меня. Тебя сюда никто не звал. Сам пришел.

- Да ладно, ладно, не ворчи. Я так... Пойду, душ приму.

Ванна была похожа на общественную сушильню. Пришлось попотеть, чтобы стало возможным помыться. Судя по шуму в коридоре, в квартире прибыло.

Выйдя из ванной, на ходу вытирая голову махровым полотенцем, я прошел на кухню и не поверил своим глазам. На шатающейся табуретке сидел розовощекий маленький мальчик, разглядывая банку с говяжьей тушенкой. Его ангельские глаза были открыты, но полны чем-то большим, чем просто любопытство. Он посмотрел на меня, улыбнулся и поставил банку обратно на стол, где лежал черный хлеб и увесистый пучок свежего зеленого лука.

Безумие этой новой одухотворенной детали делали квартиру Степана совсем немыслимой, как воздух на Луне.

Я убавил огонь на плите, чтобы в чугунной сковородке не подгорела картошка, и рассеянно спросил мальчика:

- Тебя как зовут?

- Паша, - тоненьким голосочком ответил он.

Его внимание привлекла пачка сигарет, лежащая на столе. Я взял ее и положил на холодильник подальше от глаз.

- Ты чей вообще? Как сюда попал?

Было слышно, как Степан где-то в закоулках своей квартиры с кем-то ругается. Причем самым наглым образом ему отвечали на нерусском языке. Был слышен детский плач.

- Я мамин и папин, - спокойно ответил Паша, совершенно не реагируя на шум и крики.

- Так... А где твои родители?

- Мама в больнице, а папа тут.

Ссора накалялась, и было слышно, как Степан угрожает выселить всех. Что-то упало на пол и с дребезгом разбилось.

- Ты тут посиди, дружок, а я пойду, посмотрю, что там случилось. Хорошо?

- Хорошо, - ответил он.

- Ну просто ангел воплоти, - подумал я и пошел по коридору на шум.

Картина, которая предстала моим глазам в коридоре, была плохо перевариваемой для моего сознания. Степан ползал на корточках и собирал стекла от разбившейся рамки с фотографией. Не чувствуя боли, он хватался за острые стекла, смешивая свою кровь с половой грязью.

Дверь в зал была закрыта.

Я поднял фотографию с пола и положил ее на галошницу. Потом сходил в туалет, взял веник с совком и подмел все стекла. Степан в это время что-то нечленораздельное бурчал под нос.

- У тебя есть перекись и бинты?

- Не знаю, - сказал Степан, заплакав. - Он снял рамку рукой, Макс, и кинул ее на пол со всей силы. Я ему этого не прощу.

- Успокойся, Степ, - зарычал я.

- Пошли на кухню.

В соседней комнате за дверью плакали дети.

- Не пойду, - хныча и вытирая сопли, сказал он.

Я взял его под руку и силой повел на кухню.

- Не бойся, малыш, дядя Степа порезался просто. Сейчас мы его перевяжем.

- А я и не боюсь, - играючи ответил он.

Усадив Степана на второй табурет и прислонив его спиной к холодильнику, я открыл дверцу в поисках водки, чтобы продезинфицировать руки.

- Так, что у нас тут... Пакет с апельсиновым соком. Мимо. Две бутылки с дешевым красным вином. Тоже мимо. Пиво опять мимо.

- В морозилке посмотрите, дядя, - сказал мальчик со смешком. - Папа туда положил огненную воду.

Я подмигнул ему и открыл отделение морозилки. Лежали кусок заледеневшего сала и две по 0,75 литра бутылки водки. Вытащил одну и закрыл холодильник.

- Подставляй руки, - отвинтив крышку, сказал я Степану.

- Что? Ты это... Чего удумал? Зачем продукт переводить, а?

- Замолчи и давай руки.

Он смиренно подставил свои ладони, и я полил их водкой. Степан застонал.