Она умерла как леди

— Во-первых, я не комиссионер. Во-вторых, подаренные мужем бриллианты, согласно юридической этике, считаются общей собственностью супругов, как объединенный банковский счет. Я сказал, что могу попытаться осуществить продажу, если получу указания профессора Уэйнрайта. К сожалению, она вышла из себя и запретила мне даже намекать ему об этом. Слово за слово, и… — Стив пожал плечами.

— Но это было до того, как она встретила Салливана?

— Задолго до того. Полагаю, мистер Уэйнрайт слегка урезал ей содержание из-за стесненных обстоятельств. — Словно подведя итог, Стив хлопнул себя по колену, встал и повернулся к Молли: — Нам пора идти, молодая леди. Хочу только предупредить вас, Люк: никаких опрометчивых заявлений на завтрашнем дознании.

Мы зашагали по дорожке между высокими голубыми дельфиниумами, с камнями по обеим сторонам, выкрашенными в белый цвет, так что их можно было видеть даже при затемнении. Я и Белл шли к задней двери — девушка внезапно побежала вперед. Молли и Стив направлялись к калитке, но Молли неожиданно вернулась.

Время затемнения еще не наступило, и незанавешенные окна буфетной, где миссис Харпинг сервировала обед, были ярко освещены, позволяя мне видеть голубые глаза Молли, сияющие, как у Белл, и ее белые зубы в полуоткрытом рту.

— Доктор Люк, вы говорили о человеческой натуре…

— Ну?

— Если человеческая натура подсказывала бы вам что-то сделать, но против этого возражали бы воспитание и традиции, вы бы сделали это?

— Речь идет о чем-то, что впоследствии тяготило бы вашу совесть?

— Нет!

— Тогда повинуйтесь подсказке человеческой натуры.

— Спасибо. Думаю, я так и поступлю. — И Молли побежала вслед за отцом.

Обед этим вечером проходил тягостно. Я ничего не говорил Тому о моих планах на завтрашний день, так как его хватил бы удар, и покорно выслушал лекцию по поводу пропущенного мною чая. Белл я заранее предупредил, чтобы она помалкивала.

Не знаю, смог ли я убедить читателя, что очень горжусь своим сыном, хотя о таких вещах не принято говорить и даже писать о них кажется дурным вкусом. Эти дни Том работал даже не за пятерых, а за десятерых. Сейчас Том был поглощен интересным, хотя и не смертельным случаем отравления карболовой кислотой в Элм-Хилле, и я был предоставлен собственным мыслям, покуда он описывал Белл все подробности в твердой уверенности, что тема ее безумно увлекает.

— Прежде всего, — говорил Том, кладя себе на тарелку пирог с мясом и почками, — нужно промыть желудок теплой водой.

— О, Том!

— Да. С раствором сульфата магния или, если предпочитаешь, засахаренным лимоном.

— Лично я всегда предпочту засахаренный лимон, — сказала Белл. — Но пусть это на тебя не влияет.

— В комбинации с фенолом это создает безвредный эфир-сульфонат, поэтому… Слушай, поросенок, ведь ты ни черта об этом не знаешь.

— Какое у нас чувство юмора! Возьми эту солонку и запихни ее себе в глотку.

При этом Белл наблюдала за мной.

«Как, во имя Сатаны, доказать, что Рита и Салливан были убиты? Как сделать это до десяти утра?»

— Папа, ты ничего не ешь!

— Я не голоден, Том.

— Но ты должен поесть! Даже в тюрьме ты питался бы лучше, чем в эти дни!

— Оставь его в покое, Том!

«Как это доказать? Как? Как? Как?»

— Пожалуй, если ты не возражаешь, я не останусь на десерт. Прошу меня извинить.

Я встал и вышел из-за стола. Закрывая дверь столовой, я бросил взгляд на них — Тома, массивного и веснушчатого, с мешками под глазами, и Белл с глянцевыми локонами и алыми ногтями, сидящих под стеклянной люстрой, которая висит над этим столом более тридцати лет.

Миссис Харпинг вышла из кухни с протестами, и боюсь, что я огрызнулся на нее. Войдя в гостиную, я послушал удручающие новости и выключил радио. Это напомнило мне об Алеке, лежащем в «Мон Репо».

После этого я погасил свет в холле, открыл входную дверь и выглянул наружу. Над угольно-черной деревней ярко светила луна, отражаясь в оконных стеклах. Из «Кареты и лошадей» с другой стороны дороги доносились звуки веселья. Кто-то шел по дороге, топая ногами и насвистывая «За радугой».[37] Мы все насвистывали «За радугой» этим летом — возможно, самым трагическим летом в нашей истории.

Я заметил, что оставил машину на улице, но не стал отводить ее в гараж. Не желая ничьей компании, я поднялся к себе в спальню, закрыл дверь и включил свет.

Все здесь было знакомым — старое моррисовское кресло[38] и портрет Лоры, матери Тома, над кроватью. Том и Белл слушали внизу по радио «Если бы ты была единственной девушкой в мире».

На полках стояли знакомые книги, но этим вечером я к ним даже не прикоснулся. Раздевшись, я облачился в ночную рубашку, халат и шлепанцы.

«Люк Кроксли, — обратился ко мне внутренний голос, — ты должен покончить с этой нелепой ситуацией».

«Вот как? И каким же образом?»

«Руководствуясь имеющимися фактами, определить, как эти двое умудрились исчезнуть на краю утеса, словно мыльные пузыри, и как они были убиты».

«Едва ли я смогу это сделать, когда сам сэр Генри Мерривейл признается в собственном бессилии».

«Так или иначе, это должно быть сделано, — твердил голос. — Начни с бесспорных фактов…»