Она же Грейс

– Но Макдермотт так и не получил помилования, – говорит Саймон.

– Разумеется! Глупо было на него надеяться, но он все равно пришел в ярость. Он считал, что и в этом тоже виновата Грейс, – по его мнению, она сыграла на жалости, – и, насколько я понимаю, захотел ей отомстить.

– Да это и немудрено, – подхватывает Саймон. – Помнится, он утверждал, что Грейс спустилась вместе с ним в погреб и задушила Нэнси собственной косынкой.

– Ну да, косынку действительно нашли. Но все остальное не является неопровержимым доказательством. Макдермотт уже рассказал несколько разных историй и вдобавок слыл отъявленным лжецом.

– Но ежели выступить адвокатом дьявола, – возражает Саймон, – из того факта, что человек слывет лжецом, еще не вытекает, что он лжет всегда.

– Совершенно верно, – отвечает Маккензи. – Что ж, я вижу, обворожительная Грейс весело водит вас за нос.

– Веселья в этом мало, – говорит Саймон. – Должен признаться, я зашел в тупик. Ее слова похожи на правду, она кажется искренней и честной, но я не могу отделаться от мысли, что она мне лжет, а я не в силах прямо на это указать.

– «Лжет» – слишком сильное слово, – отвечает Маккензи. – Вы спрашиваете, не лжет ли она вам? Давайте выразимся по-другому: лгала ли Шахразада? В ее собственных глазах – нет. В самом деле, ее рассказы нельзя рассматривать с точки зрения четких категорий Правды и Лжи. Они совсем из другой оперы. Возможно, Грейс Маркс попросту рассказывала вам то, что необходимо для достижения желанной цели.

– Какой же? – спрашивает Саймон.

– Развлечь Султана, – отвечает Маккензи. – Предотвратить удар. Отсрочить ваш уход, чтобы вы как можно дольше оставались с нею в комнате.

– Но какой во всем этом смысл? – восклицает Саймон. – Развлекая меня, она ведь все равно не выйдет из тюрьмы.

– Не думаю, что она в самом деле на это рассчитывает, – говорит Маккензи. – Но это же очевидно! Бедняжка в вас влюблена. Одинокий мужчина, довольно молодой и к тому же не урод, является к женщине, долгое время находившейся в уединении и лишенной мужского общества. Вы, без сомнения, стали предметом ее грез.

– Не может этого быть, – возражает Саймон, помимо воли краснея. Если Грейс в него влюблена, то она слишком хорошо хранит свой секрет.

– Ну а я в этом просто уверен! Я и сам испытал нечто подобное: ведь я проводил с ней долгие часы в ее тюремной камере в Торонто, пока она до бесконечности раскручивала передо мной свою пряжу. Я вскружил ей голову, и она не могла оторвать от меня глаз. Такие нежные, томные взгляды! Стоило мне коснуться ее руки, и она бы тотчас бросилась мне в объятия.

Саймону противно. До чего же самоуверен этот маленький тролль в кокетливом жилете и с носом-картошкой!

– Да ну? – произносит он, стараясь не выказать своего гнева.

– Конечно, – говорит Маккензи. – Видите ли, она считала, что ее повесят. Страх очень сильно возбуждает – советую вам когда-нибудь испробовать это средство. Нам, юристам, часто приходится выступать в роли святого Георгия. Найдите прикованную к скале девицу, которую собирается сожрать чудище, спасите ее, а потом забирайте себе. С девицами это обычное дело, вы не согласны? Не скажу, что я не испытал искушения. Она была тогда еще очень молода и нежна, хотя, конечно, тюремная жизнь ее ожесточила.

Саймон кашляет, чтобы скрыть свою ярость. Как же он мог не заметить, что у Маккензи чувственный рот старого развратника? Провинциального завсегдатая публичных домов. Расчетливого сластолюбца.

– На это не было и намека, – говорит он. – В моем случае.

Саймон считал, что грезил он сам, но теперь уже начинает в этом сомневаться. Что же на самом деле думала о нем Грейс, пока шила и рассказывала о себе?

– Мне очень повезло, – продолжает Маккензи, – ну и, разумеется, самой Грейс, – что убийство мистера Киннира рассматривалось первым. Всем было ясно, что она не могла застрелить Киннира, а что касается убийства Нэнси, – да по сути дела, обоих этих убийств, – там улики лишь косвенные. Грейс осудили не как главную исполнительницу, а как соучастницу, поскольку против нее говорило только то, что она заранее знала о намерениях Макдермотта и не донесла на него, а затем никого не известила об уже совершенном преступлении. Даже главный судья призывал к снисходительности, и с помощью нескольких убедительных прошений мне удалось спасти ей жизнь. К тому времени смертный приговор был вынесен обоим, и процесс завершился, поскольку судьи сочли излишним углубляться в детали второго дела. Поэтому Грейс так и не судили за убийство Нэнси Монтгомери.

– А если бы судили? – спрашивает Саймон.

– Я бы не смог ее оправдать. Общественное мнение оказалось бы сильнее. Ее бы повесили.

– Но, по вашему мнению, она была невиновна, – говорит Саймон.

– Напротив, – возражает Маккензи. Он отпивает хереса, аккуратно вытирает губы и улыбается своим приятным воспоминаниям. – Нет уж, по моему мнению, она была виновной на все сто.

46