One for My Baby, или За мою любимую

— Но мы все очень любим ваши уроки, — убедительно произносит Йуми. Она улыбается, и я понимаю, насколько девушка симпатична, даже несмотря на свою боевую раскраску. — В общем, как говорится, тут нет ничего личного. Мы не настроены против вас, ничего такого не подумайте. — Она опускает глаза, несколько секунд разглядывает парту, потом снова смотрит на меня.

На этот раз мне самому приходится отвести взгляд в сторону.

Я захожу в дом и обнаруживаю, что на кухне громко рыдает Лена.

Впрочем, это не должно бы меня удивлять. Тем не менее я буквально шокирован. С тех пор как «Апельсины к Рождеству» вышли в свет и возымели громадный успех, а мои родители переехали в большой роскошный дом, мне не раз приходилось наблюдать плачущих на кухне и сменяющих друг друга домработниц. Была у нас одна милая девушка с Сардинии, тосковавшая по маминым пирогам. Жила красавица из Финляндии, которая так и не смогла перенести разлуки со своим парнем. Еще помню немку. Этой пришлось расстаться с нами по той простой причине, что она так и не научилась вставать с постели раньше полудня.

Мои родители хорошо относились ко всей прислуге. И мать, и отец выросли в семьях, где никто не ожидал помощи со стороны, поэтому они были весьма дружелюбно настроены к нашим домработницам. Родители чуть ли не извинялись перед ними за то, что вынуждены пользоваться их трудом. И все же каждая девушка находила свою причину, чтобы от души поплакать на кухне над баночкой низкокалорийного йогурта.

Мне поначалу казалось, что Лена отличается от всех предыдущих девиц. Было в ней нечто такое, чем обладает каждая истинная красавица. Сознание собственной прелести сквозило во всех ее движениях и манере поведения. Люди, обладающие средненькой внешностью, или те, кого можно назвать просто симпатичными (как, например, я сам), считают красоту чем-то вроде волшебного щита. Кажется, что жизнь никогда не сможет нанести удар человеку, имеющему подобную защиту.

Но оказывается, мы преувеличиваем значение красоты и ее влияние на жизнь и судьбу человека. Вот, к примеру, посмотрите на Лену. Ну много ли хорошего доставила ей ее красота? Несчастная девушка вся в слезах.

Увидев меня, Лена смущается и начинает вытирать щеки краешком кухонного полотенца. Я тоже чувствую себя не в своей тарелке, особенно после своего дурацкого вопроса:

— Лена, с тобой все в порядке? Все нормально?

— Да, конечно, — тут же лжет она и вытирает тыльной стороной ладони свой миленький аккуратненький носик.

— Может, хочешь выпить кофе или еще чего-нибудь?

Она удивленно смотрит на меня:

— Да, пожалуй, я выпью стакан молока. Там, в холодильнике, есть один пакет обезжиренного. Спасибо.

Я приношу Лене молоко и сажусь напротив. Нас разделяет кухонный стол. Мне не хочется подходить к ней слишком близко. Когда я сталкиваюсь с подобной красотой, мне всегда кажется, что я должен соблюдать определенную дистанцию. Даже при таких экстремальных обстоятельствах.

Я наблюдаю за тем, как она понемножку, словно крохотная птичка, делает один глоток за другим. Ее красивые голубые глаза опухли от слез, лицо раскраснелось. Видимо, девушке пришлось пережить целую бурю эмоций. Пряди белокурых волос намокли от избытка влаги. Лена нервно теребит в руке краешек кухонного полотенца.

— Что случилось? — спрашиваю я, хотя ответ, как мне кажется, ясен.

Домработница в наши дни не будет проливать слезы лишь потому, что очень тоскует без маминого яблочного пирога. Тут явно замешан мужчина.

Некоторое время Лена сидит неподвижно. Затем переводит взгляд на потолок. Внезапно ее губы и подбородок начинают трястись, а глаза вновь наполняются слезами.

— Я хочу, чтобы меня любили вечно. Чтобы любовь никогда не кончалась, — тихо произносит она.

Мне становится одновременно грустно и немного боязно за эту девушку. «Вечно»? С вечностью в последнее время возникает одна проблема: она становится все короче и короче. Вот в чем загвоздка. Не успеешь и глазом моргнуть, как вечность закончится.

На следующий день мама выжидает, пока отец отправится в тренажерный зал, и только после этого сообщает мне, что было бы неплохо устроить праздник по случаю его дня рождения.

Мама улыбается. Она очень довольна своей идеей и даже не слушает меня, когда я пытаюсь отговорить ее от этой затеи.

— Он ненавидит всяческие вечеринки и торжества, — напоминаю я. — И в особенности дни рождения. Тем более свой собственный.

— Но ему исполняется пятьдесят восемь лет, — не отступает мама, как будто данный факт коренным образом меняет дело. — И у твоего папули очень много друзей.

При общении с мамой у меня частенько возникает ощущение, что мы ведем совершенно независимый друг от друга разговор. Я говорю, что отцу не нравится, когда кто-то упоминает о его возрасте. Она же заявляет, что ему исполняется пятьдесят восемь и у него полным-полно друзей. В результате я чувствую себя неловко и начинаю думать, что упустил в нашей беседе что-то очень важное.

— Мам, ну при чем тут пятьдесят восемь лет? — вздыхаю я. — Неужели ты думаешь, что он хочет, чтобы ему лишний раз напоминали об этом? И кстати, кто они такие — его друзья?