One for My Baby, или За мою любимую

Итак, она сидит на моих уроках как немая, пряча свое симпатичное круглое личико за длинными черными локонами. Дела у нее идут так плохо, что я вынужден попросить девушку остаться после урока. Хироко испуганно смотрит на меня сквозь стекла очков, послушно кивает и тут же начинает нервно моргать.

В ходе беседы я сначала затрагиваю положительный момент: она — одна из лучших, кто усердно работает над письменным английским. Но затем я сообщаю ей и о том, что нужно немедленно начать разговаривать, иначе она попросту завалит устный экзамен. Напрягаясь и вздрагивая при малейшей ошибке, Хироко спрашивает, не стоит ли ей перейти в другую, не столь сильную группу. Но я отвечаю, что, даже если она начнет заниматься вместе с новичками, проблемы все равно останутся при ней.

— Послушайте, вам нужно перебороть себя и начать разговаривать на английском, — объясняю я. — И не ставьте вы английский высшей целью своей жизни, ладно? Не забывайте о том, что даже англичане делают в речи ошибки. И не нужно стараться, чтобы ваши слова звучали точь-в-точь так же, как это написано в учебниках. Пусть это будет немного по-другому. Вам нужно просто открыть рот и начать разговаривать.

Хироко смотрит на меня широко раскрытыми глазами и отчаянно кивает в знак согласия. Кстати, откуда взялся дурацкий миф о том, что у всех азиатов вместо глаз прорезаны лишь злобные щелочки?

В ее взгляде я ощущаю полное доверие, но она ждет, что сейчас произойдет и еще что-то. Очень скоро мы приходим к общему мнению, что нам нужно где-то продолжить нашу беседу.

— Понимаете, не нужно превращать английский во что-то чрезвычайно важное, — советую я по дороге в бар. — Это я знаю наверняка. Если только что-то становится для вас чересчур важным, все начинает валиться из рук и дела идут наперекосяк.

И вот мы уже сидим в кабаке «Эймон де Валера». Хироко потягивает разбавленное содовой белое вино, а я неспешно попиваю крепкий портер.

И вот в этот момент она рассказывает мне историю своего разбитого сердца.

Итак, вот ее история.

Там, в Токио, в офисе, где трудилась Хироко, работал один мужчина. Старше ее. Хироко жила вместе с родителями, а этот мужчина — со своей женой. Но в один прекрасный день Хироко и этот мужчина встретились на работе. Он был дружелюбен и очарователен. Она — молода и одинока, к тому же мужчина ей очень нравился. И они начали встречаться.

Чтобы проводить время вместе, Хироко и ее возлюбленный вынуждены были снимать номера в гостиницах, которые внешне напоминали то ли океанские лайнеры, то ли древние замки, то ли космические корабли. Она знала, что он несвободен, но они любили друг друга. Ее возлюбленный был забавен, добр и говорил девушке, насколько она красива. От этого ей становилось хорошо. А еще он говорил, что любит ее, очень сильно любит. Так повторялось каждый раз во время их двухчасовых встреч в отелях. А после он шел домой к своей жене. Но потом все изменилось…

На этом месте Хироко прервала свое повествование и глаза ее наполнились слезами. Она вспомнила нечто такое, о чем не хотела рассказывать.

— Вы забеременели?

Чуть заметный кивок.

— Но не стали рожать ребенка.

Она снова кивает, и на ее лицо падают черные блестящие волосы.

— А тот урод так и остался со своей женой.

— Разумеется.

Хироко говорит почти шепотом, и тут я понимаю, что в ее речи почти не слышится иностранный акцент. Когда она говорит не задумываясь, у нее отлично получается.

Я протягиваю ладонь и дотрагиваюсь до ее руки:

— Не стоит переживать из-за него, Хироко. Он все равно уже никогда не будет счастлив.

Она смотрит на меня с благодарностью и впервые за весь вечер улыбается.

— Только обещайте, что вы больше никогда не будете связываться с такими вот уродами. Договорились?

— Хорошо, — отвечает она, плача и смеясь одновременно. — Обещаю.

— Точно? Больше никаких уродов не будет?

— Не будет. Больше никаких уродов не будет.

Мы еще раз заказываем выпивку. Затем следует поездка за десять фунтов на такси в Хемпстед, и мы оказываемся перед домом, где Хироко снимает комнату. Огромный особняк расположен на зеленой улице, вдали от остальных зданий. Семья, сдающая комнату, совсем не велика и состоит из одной-единственной пожилой дамы. Она пустила в свой дом девушку-студентку только затем, чтобы не чувствовать себя чересчур одиноко.

Сначала Хироко убеждается в том, что старушка уже легла в постель вместе со своей кошкой, и только потом тайком проводит меня на чердак, где и находится ее «комната». Через стеклянную крышу пробивается лунный свет, вырывающий из полумрака односпальную кровать.

Хироко отправляется в душ (японки — ужасные чистюли: постоянно бегают в душ, а в постель ложатся в трусиках), а мне в это время приходит в голову, что Хироко отличается от всех моих учеников и еще кое-чем. Большинство из них ищут в Лондоне развлечений. Хироко хочет найти здесь любовь. Или же, наоборот, приехала сюда для того, чтобы спрятаться от любви.