One for My Baby, или За мою любимую

Вот Цзэн и Витольд, оба измучены долгими часами работы: один — в «Изысканной кухне Теннесси генерала Ли», другой — в стейк-баре «Пампасы». Здесь же Аструд. Она то ли стремительно набирает вес, то ли забеременела. Прямо передо мной сидит Ольга, которая покусывает кончик карандаша и старается изо всех сил не отставать от группы. И наконец, Ванесса. Она изучает свои ногти, в то время как я усердно распространяюсь на тему правильного использования прошедшего совершенного времени.

Ванесса сидит спиной ко входу в аудиторию, а потому не замечает мужчину, лицо которого внезапно появляется в маленьком окошечке в двери, откуда ему виден весь класс. Он явно выискивает кого-то среди моих учеников. Симпатичный господин лет сорока, правда, какой-то помятый и потрепанный. Создается впечатление, что недавно ему пришлось пережить не лучшие времена.

На его щеке осталось красное пятно, видимо, от сильного удара, одна из дужек очков отсутствует, рубашка застегнута не на ту пуговицу. Одним словом, этому типу, похоже, только что пришлось откуда-то быстро сматываться.

Но вот он узрел золотистую шевелюру Ванессы, и его лицо озаряется. Я понимаю, кто он такой, еще до того, как он начинает нетерпеливо стучать пальцами по стеклу. Ванесса поворачивается. Мне кажется, еще мгновение — и она задохнется (да-да, именно так!) от счастья. Затем она поднимается со своего места и молча, с удивлением смотрит на нежданного визитера.

— Мы часто используем прошедшее совершенное время в тех случаях, когда в предложении говорится о двух действиях, произошедших в прошлом, — рассказываю я. — При этом мы хотим подчеркнуть тот факт, что одно действие произошло перед другим. Например: «Когда он увидел женщину, то понял, что ждал ее всю свою жизнь». Понятно? В части предложения «ждал ее всю свою жизнь» как раз и употребляется данная грамматическая форма глагола.

Но никто в классе меня не слушает. Ученики уставились на лицо в окошке.

Мужчина открывает дверь, и все видят, что в руке он держит небольшой саквояж, набитый вещами. Мужчина медленно заходит в класс, и мы все ждем, что же произойдет в следующую минуту.

— Я сделал это, — сообщает он Ванессе. — Я ушел от нее.

Они обнимаются и страстно целуются. При этом влюбленные нелепо стукаются лбами. Саквояж падает на пол. Сломанные очки, словно в знак протеста, дыбом встают на лице незнакомого господина.

Я смотрю на своих учеников: Хироко и Джена, Йуми и Имрана, Цзэна и Витольда, Аструд и Ольгу, — и все мы обмениваемся понимающими взглядами.

Мы сейчас присутствуем при знаменательном событии. В данную минуту две жизни, нет, три или даже больше, потому что мужчина наверняка бросил еще и своих детей… Так вот, жизни нескольких людей сейчас буквально выворачиваются наизнанку, и все это происходит у нас на глазах. Эти жизни уже никогда не будут прежними, все теперь пойдет по-другому.

Мы нервно улыбаемся, потому что смущены и растеряны. Хочется отвернуться, но у нас это не получается. Мы не знаем, как реагировать, потому что не уверены, чему являемся свидетелями: торжеству романтических отношений или победе лживости и коварства.

И все же этот мужчина со сломанными очками своим поведением затрагивает мое сердце. «Он ждал ее всю свою жизнь».

30 июня 1997 года весь Гонконг отмечал великий праздник. Британия возвращала его Китаю. Ровно в полночь китайцы снова становились полноправными хозяевами Гонконга. В ту ночь небеса над пиком Виктории разверзлись и пошел проливной дождь, да такой сильный, каких я в этих местах не мог и припомнить. Словно сама природа сокрушалась по поводу того, что люди отказываются от такой восхитительной земли.

Все почетные и высокопоставленные гости собрались в порту. Здесь присутствовали принц Чарльз и последний губернатор Гонконга. Повсюду разгуливали солдаты и политические деятели, по улицам гордо шествовали духовые оркестры, под звуки музыки был спущен флаг. Мы в это время находились на Локхарт-роуд, в Ванчае, где скопилось, пожалуй, все сообщество экспатриантов.

Роуз вырядилась во френч а-ля Мао, Джош нацепил черный галстук-бабочку. Я же выбрал себе костюм мандарина и больше всех стал похож на члена древнего императорского двора. С нами развлекалось еще несколько молодых мужчин и женщин, коллег Роуз, и почти все они предпочли старинные китайские наряды. Остальные явились в строгих официальных костюмах.

Мы методично напивались, переходя по запруженным народом улицам Ванчая от одного бара к другому. Когда-то здесь располагались переулки, освещенные исключительно красными фонарями. Теперь же понастроили питейных заведений, на радость таким выпивохам и гулякам, как мы.

Только мы так и не поняли, как нам нужно реагировать на происходящее. Что это: праздник или траур? Что нам делать: восторгаться всем тем, что творится вокруг, или горевать? Куда мы попали: на веселую пирушку или поминки?

Атмосфера была не слишком радостная. Мы начали пить заранее и потом никак не могли остановиться. Впрочем, мы были далеко не одиноки.