One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени

Описание нападения — «Жестоко молотил сжатыми кулаками»

Нанесенный ущерб — Сломанный нос, три сломанных ребра

Впрочем, все единодушны в том, что на следующий день Вулер связался с Рексом Мейкином, который решил действовать за обе стороны и в конце концов выторговал 200 фунтов компенсации Вулеру. Вскоре весть об инциденте достигла прессы. Ответственный за ограничение ущерба, Тони Барроу, связался с Джоном, но тот уперся рогом. «Он сухо сказал мне: «Вулер совсем охренел и берега потерял. Назвал меня сраным педиком, вот я его и отметелил… Не потому, что пьян был. Этот козел сам напросился. Он меня задирал, и я ему врезал. Хрен ему, а не извинения»». Барроу же, как ему и было положено, «подправил, отредактировал и приукрасил» этот безнадежный материал, так что на следующий день в «Санди миррор» писали:

Прошлой ночью гитарист Джон Леннон, двадцатидвухлетний лидер группы «Битлз», сказал: «С какой стати мне бить лучшего друга?[…] С Бобом я не стал бы драться. Надеюсь, он понимает, что я был просто не в себе и не ведал, что творю».

В больнице Вулер получил от Джона телеграмму с извинениями: «ПРОСТИ, БОБ. УЖАСНО СОЖАЛЕЮ О ТОМ, ЧТО НАТВОРИЛ. ЧТО МНЕ ЕЩЕ СКАЗАТЬ?» Как потом выяснилось, от начала и до конца она была надиктована Брайаном Эпстайном[148].

Что же такого произошло в Испании? Почти все согласны в том, что, когда Джулиану было три недели[149] от роду, Брайан вдруг пригласил Джона поехать на отдых. В своей первой автобиографии, названной «A Twist of Lennon» (1978)[150], Синтия вспоминает, что Джон спросил, не возражает ли она, и тогда, «подавив обиду и зависть, я сказала, мол, поезжай». Во второй (2005) ее воспоминания изменились; теперь, когда Джон спрашивает, не возражает ли она, о зависти или обиде речи уже не идет. «Я искренне ответила, что не возражаю».

А вот непреклонный Альберт Голдман утверждает, что Джон соизволил навестить новорожденного сына лишь спустя неделю после его появления на свет, а потом, «обернувшись к Синтии, поставил ее перед фактом, что уезжает в отпуск с Брайаном Эпстайном». По версии Голдмана, Синтия совсем не думала уступать и «пришла в ярость от таких поразительных известий». Голдман добавляет, что к реакции Синтии Джон остался глух и заявил: «Ты снова только о себе и думаешь». Похоже, что эту версию он почерпнул из желчных мемуаров Питера Брауна «Любовь, которую ты отдаешь» (1983), хотя вряд ли Браун присутствовал при разговоре Джона и Синтии.

Так было что-то или нет? На самом деле все просто: никто ничего не знает, но все делают вид, будто знают, или хотят, чтобы остальные думали, будто им что-то известно. Синтия объясняет все это в двух предложениях. Отметает вздорные сплетни и говорит, что, когда Джон вернулся из Испании, «ему пришлось мириться с ехидными насмешками и намеками на то, что он — скрытый гей. Это приводило его в ярость: он просто хотел отдохнуть в компании друга, а тут раздули из мухи слона».

Что до тех, кто работал с «Битлз», то Алистер Тейлор и Тони Барроу согласны с Синтией в том, что никакой сексуальной подоплеки не было. Тейлор утверждает, что «в одном из откровеннейших разговоров Джон все отрицал». «Брайан меня не хотел, — сказал он Тейлору, добавив: — Даже если б мне совсем крышу снесло, я все равно мужика бы не трахнул. И уж точно не дал бы себя трахнуть. Даже такому классному чуваку, как Брайан. Как подумаю, так блевать тянет». Барроу говорит: «Джон предельно ясно дал мне понять, что в этом деле ни о каких взаимных чувствах речи не идет… Не думаю, что в Испании или еще где-то отношения между Брайаном и Джоном приобрели плотский характер. Я верю в версию Джона: он поддразнивал Брайана и заигрывал с ним, но не переступил за грань».

С другой стороны, Тони Брамвелл утверждает, будто бы Джон признался, что в конце концов дал Брайану, «лишь бы он наконец отстал». При этом Брамвелл добавляет, что Джон мог и солгать. «Те, кто хорошо знал Джона, кто годами общался с ним, ни на секунду в это не поверили». Зато Питер Браун придерживается иного мнения, живописуя нереально красочную картину, словно бы взятую из бульварного романа: «Напившись сладкого испанского вина, в полудреме, Брайан и Джон молча разделись. «Все о’кей, Эппи», — сказал Джон, и они легли на кровать. Брайан и рад был бы обнять его, да только боялся. И вот Джон лежал на кровати, робкий и неподвижный, а Брайан воплотил свои фантазии, уверенный, что обретет наконец удовлетворение, но следующим утром проснулся все с той же щемящей пустотой внутри»[151].