Онейрокритикон

«В жемчужине ожившей нет изьяна!
Досады ради в тяжкую парчу
Ее припрятал гений Тициана
И не дал воли чуткому плечу».

Чудные картинки с выставки в духе романтической поэзии прошлого и позапрошлого веков: такие вещи украшают наш скромный постсоветский быт, а связь с традицией намекает на то, что, может, она и не прерывалась. Коро, Вермеер, Давид, Джорджоне, – автор хорошо погулял по европейским музеям и внес их дыхание в свой мир с «бюстом Наполеона», «яблочным пирогом», «малиновыми шторами». Аркадий – поэт быта, быта строгого, вещественного, обозначенного функционально, он – поэт со своим рабочим кабинетом, что, на мой взгляд, говорит о многом.

«Помстившаяся новою сноровка
С рождения заложена в ладонь,
И тем нежней ручная полировка,
Чем беспощадней внутренний огонь».

В кабинете иногда перелистываются исторические страницы: «Лезут пластырем в окна латинские глупые буквы, словно бредит Тифлис побиральной цыганской сумой», «Застенчивый корнет поодаль Перемышля читает, став на свет, японские трёхстишья», «Меж залитых тушью созвездий Венера – как спичка в шкафу, И пьянствуют в тёплом подъезде два друга – Ли Бо и Ду Фу»,«И каждую полночь слышна по дороге часами гудящая башня Кремля, и Сталин стоит на высоком пороге, без устали мчаться на север веля», «Как Дед Мороз без бороды, с привычного плаката, тов. Брежнев радостно сулит обильные дары. Нам отпускают шоколад совковою лопатой И грузят в полиэтилен зеркальные шары». «Голос Америки» слушал, развесив антенну, музыки ради, а всё остальное – в придачу. Пищу ночами искал в холодильнике тёщи – наш-то сперва пустовал, возвышаясь поодаль….» Со всепобеждающей иронией, без болезненного диссидентства, о наболевшем и родном – Застырец так умеет. В случае необходимости – он профессиональный эстрадный исполнитель. Цитируя сейчас эти четверостишия, поймал себя на мысли, что помню многие из них наизусть. Запоминаемость поэзии Застырца – также отличительная и несомненно положительная черта.

В книге много стихов, посвященных нашим общим друзьям – Александру Калужскому, Марине Темкиной, Роману Тягунову, Вячеславу Курицину, Ивану Жданову. Свидетелем внутренних сюжетов, стоящих за ними, как мне кажется, когда-то был и я сам:

«Не Жданову ль мы с Курицыным водки
Плеснули в одноразовый стакан?
И стих пробил, как молния, короткий:
«По-моему, под нами океан…»

По-моему, под нами океан.»

Застырца не интересуют мистические недоговоренности, если некоторые стихи причудливы как готические гобелены, то иные, наоборот прямолинейны и дерзки: