Они брали Рейхстаг

Наконец Гусев улучил минуту, прикорнул на мягком диване. Но поспать удалось недолго. Едва заснул, растормошил Щербина: пришли фотографы и художники. Не успел открыть глаза, как на него нацелились объективы. Фотокорреспонденты спешили: редакции газет ждали снимков, миллионы читателей хотели видеть героев. Когда фоторепортеры переключились на Щербину – с забинтованной головой, он привлек особый интерес, – Кузьма вынул трубку и с наслаждением закурил. Неожиданно заметил, что стал натурщиком для художников, – открыв блокноты, они поспешно делали зарисовки. С тоской посмотрел на диван: не скоро, видно, удастся прилечь.

Художники – народ наблюдательный, без слов поняли*

– Мучить расспросами не станем, – поспешил успокоить один из них. – Быстренько набросаем эскизы, пока вы курите.

Неустроев вернулся с парткомиссии, заседавшей тут же, в рейхстаге. На лице счастливая улыбка.

– Поздравляю, Степан Андреевич.

– Спасибо, Кузьма Владимирович! Доверие твое оправдаю, не подведу. Докажу, что не зря ты мне рекомендацию дал!

– Не сомневаюсь!

Неустроев рассказал, как принимали, как он волновался.

– Во время боев такого не переживал…

Попыхивая трубкой, Кузьма думал о комбате. Разве не примечательно, что он вступил в партию в стенах рейхстага?… Долгие, неимоверно трудные военные дороги привели его в Берлин. Такое не забудется, останется гореть в душе на всю жизнь.

Неустроев начал собираться в госпиталь к Бересту. Ему не терпелось поделиться радостью: замполит ведь тоже поручился за него.

А Гусев вышел на шум, поднятый в коридоре.

– С ума сошли, куда со снарядом прете! – кричал часовой.

Два артиллериста, покраснев от натуги, несли снаряд, не обращая внимания на его крик.

– Что это еще выдумали?… – Гусев готов был разразиться бранью, но сержант, заметив его недовольство, объяснил:

– Мы, товарищ старший лейтенант, били по рейхстагу с десяти километров и два снаряда послали без взрывателей, чтоб проверить себя. Один вот нашли, а другого нет. Не может быть, чтоб промахнулись.

Кузьма рассмеялся:

– А я-то думал… Идемте, покажу второй.

Около колонны артиллеристы, свинтив взрывные головки, вынули записки из снарядов.

– Это адресок, – пояснил сержант.

Записки пошли по рукам солдат, заинтересовавшихся необычными снарядами. В одной было написано: «Даешь рейхстаг!», а в другой: «Гитлеру от 1-й батареи 124-й ГАБР БМ». Пехотинцы споткнулись на расшифровке, артиллерист с достоинством пояснил:

– Сто двадцать четвертая гаубичная артиллерийская бригада большой мощности. Наша.

– Оставьте снаряды здесь, – сказал Гусев. – Пусть все убедятся в мастерстве артиллеристов.

– Никак не можем. В бригаде ждут. Проверка, сами понимаете, товарищ старший лейтенант.

Когда Гусев захотел расписаться на рейхстаге, на нем уже не было живого места. С трудом нашел пустой квадратик и штыком в колонку начертал цифры, скрепил их своей подписью и обвел рамочкой. Получилось:

– Как стихи, вы написали, товарищ старший лейтенант, – сказал Щербина.

– Это, Петя, похлеще стихов. Это грозный урок истории. Три года трех столетий, когда русские в Берлине бывали.

А корреспонденты продолжали записывать и снимать.

Они осаждали воинов даже в госпитале. Соколовский лежал после операции – из шеи извлекли два осколка. К нему пришел корреспондент радио. Напористый, никуда от него не денешься. Пришлось через силу рассказывать о бое за рейхстаг. А дня через два корреспондент появился снова, застенчиво стал извиняться. Соколовский не сразу понял, в чем дело.

– Видите ли, – пояснил корреспондент, – ваш рассказ я сопроводил фразой, что вы ранены. Передачу услышала ваша мать и сразу – на радио. Ее обрадовало, что сын жив, но рана встревожила. Я допустил оплошность, не пометив в блокноте степень ранения, и вот пришел узнать ваше самочувствие.

Обрадованный, Александр Владимирович вскочил с койки:

– Спасибо вам. Ох как порадовали! Мамаше я напишу сам, не беспокойтесь.

– Вы само собой, а мы сегодня же должны ей ответить.

Корреспондент ушел, а Александр Владимирович еще долго не мог успокоиться. Перед глазами стояла мать. То улыбка виделась на ее лице, то глубокая печаль. Представил, как она, старенькая, прослушав передачу, спешила в радиоцентр.

Мысли его прервал чей-то голос, спрашивающий, как найти майора Соколовского. Обернулся и увидел бойца с чемоданом в руке.

– Меня прислал к вам командующий армией. Я скульптор Першудчев…

Неторопливо вынул из чемодана какие-то принадлежности. Майор смущенно стоял посреди палаты. Командующий армией?… Откуда он знает меня и почему именно ко мне прислал скульптора? Спрашивать неудобно. Скульптор взглянул на майора и улыбнулся, проговорив что-то насчет подходящего лица и повязки на голове.

– Что же от меня требуется? – суховато спросил Соколовский.

– Будете позировать.

– Вот этого как раз и не люблю…

– Но что поделаешь? Приказ командующего. Садитесь на стул и забудьте, что я есть, думайте о чем угодно…