Они были не одни

Гьика до сих пор молчал. Он, как и другие домашние, ухаживал за гостями, вовсю угощал их. Друзья развеселили его; он почувствовал неожиданный прилив радости. Сбросил с себя пиджак, расстегнул рубашку и несколько раз приложился к бутылке. Затем огляделся по сторонам, наморщил лоб и покосился на дверь.

— Пойте, веселитесь, пляшите, друзья! — И тут же затянул песню таким громким голосом, словно хотел, чтобы его было слышно и в лесу, и в горах, и по всей округе:

Едет бей к нам, полный чванства;

Как блестит его убранство!

Захватил он для крестьян

Револьвер и ятаган!

Это была новая песня, которую еще никому не приходилось слышать; она всем очень понравилась.

— А ну, Гьика, спой-ка еще разок! — попросили его гости.

Едет бей к нам, полный чванства;

Как блестит его убранство!.. —

снова запел Гьика, и крестьяне подтянули ему:

Захватил он для крестьян

Револьвер и ятаган!

Зарче, пошатываясь, подошел к Гьике:

— Эй, друг, поднимайся, давай станцуем! Давай станцуем деволицу!

Деволица — любимый танец албанских крестьян. Его танцуют и на помолвках, и на свадьбах, и на любой пирушке. Танцуют его и дома, и во дворе, и посередине сельской улицы, и в поле — везде и всегда. Деволица словно освобождает от ржавчины повседневных забот, помогает забыть угрозы кьяхи и гнет бея.

— Деволицу, Гьика! Зови музыкантов! — раздались возгласы.

— Я готов, — ответил Гьика, выходя на середину комнаты.

Зарче снял келешэ и крикнул:

— Музыку, музыку сюда!

Образовался круг. Гьика, в расстегнутой рубашке, с лихо закрученными усами, вел танец.

— Тетя Ката, дай-ка мне платок, чтобы лучше вести танец, — обратился он к жене Коровеша и, не дожидаясь согласия, сорвал у нее с головы платок. Посмотрел на товарищей, взглянул на потолок, взял Зарче за руку, другой рукой взмахнул платком и пошел.

Заиграла музыка. Гьика танцевал сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, он извивался всем телом, размахивал платком, кружился на правой ноге, падал на колено и тут же вскакивал.

Все, захваченные этой неистовой пляской, захлопали в ладоши. Пол дрожал под ногами танцующих. Вовсю играли музыканты на волынке, кларнете и скрипке. Громко кричали гости.

— Бум, бум, бум! — в последний раз прогремел барабан, и музыка смолкла. Гьика, весь в поту, принял из рук дяди Коровеша бутылку раки и осушил ее до дна.

— Дай бог новобрачным счастливой жизни! — крикнул Гьика, и все гости повторили это пожелание.

— Молодец, Гьика, дай тебе бог никогда не состариться! — пили за здоровье Гьики гости.

* * *

Веселье продолжалось долго, далеко за полночь. В самой большой комнате расположились на отдых гости. Догоравшие в печке поленья освещали пустые горшки и бутылки. Тут же дремала кошка. Все уснули, только Гьику не брал сон. Может быть, потому, что слишком много выпил; голова у него отяжелела, во рту был неприятный привкус. Он то и дело ворочался под буркой, старался заснуть, но никак не мог. В конце концов не выдержал, скинул с себя бурку, перелез через спящих гостей, отворил дверь и вышел во двор. Здесь ему стало немного легче.

Небо было чистое, на нем мерцали звезды, из-за горных вершин показалась луна. По селу перекликались петухи, возвещая, что скоро наступит утро. Все выше поднималась луна, все светлее становилось вокруг. Осветила она и холм Бели. На вершине холма чернел дом Ндреко.

Гьика невольно бросил туда взгляд и сразу же протрезвел — перестала болеть голова, исчез противный привкус во рту, но зато ему показалось, будто пущенный с размаху острый камень рассек его грудь. На этом холме родились и прожили всю свою жизнь его отец, дед и прадед. На этом холме, в этой хижине, родился и он. Там провел свое детство, там женился на Рине, и там же, немногим больше года тому назад, бог послал ему ребенка. Можно сказать, что именно там корни его жизни. И вот, на этом холме, таком красивом при лунном свете, Каплан-бею вздумалось построить себе башню. Вот почему бей и приехал из Тираны в Корчу. Вот почему вызвал к себе кьяхи. Весна — самое подходящее время для постройки. И Гьика должен покинуть дом, который ему так дорог, который — камень за камнем — строили его дед, отец и он сам.

Гьика тяжело вздохнул и поднялся. Но стоило ему встать, как опять заболела голова и во рту снова появился противный привкус. Гьике захотелось пить; он нашел под навесом кувшин с водой, приложился к нему и пил до тех пор, пока не выпил до дна. Стало совсем легко, но о сне нечего было и думать. Ему захотелось увидеть жену и сына; они вместе пришли на свадьбу, но за все время пира Гьика их так и не видел — они находились в разных комнатах. В сарае мерцал свет. Гьика медленно подошел, заглянул в щелку; там возилась тетя Ката.

— Здравствуй, тетя Ката! — приветствовал ее Гьика и вошел в сарай.

Старушка сначала удивилась, но, узнав его, улыбнулась:

— Гьика! Ты тоже не спишь? Ну что ж, заходи!