Они делали плохие вещи

В дверь неожиданно постучали. Голоса в комнате Каллума стихли. Лорна подняла книгу, загнула уголок страницы и открыла дверь.

Перед ней стояла Мэв в шерстяной зимней куртке. Снежинки покрывали плечи, как толстый слой перхоти, глаза опухли от слез. В руках у нее были две упаковки каннеллони.

— Рядом с пабом был открыт магазинчик. Не знаю, насколько они съедобны, но срок годности еще не истек, так что…

Она протянула упаковки Лорне.

— Спасибо. — Лорна взяла только одну упаковку. — Тебе ведь тоже хочется есть?

В конце коридора показалась Элли, направлявшаяся в ванную, но, заметив Лорну и Мэв, она развернулась и торопливо ушла.

— Я не очень голодна, — сказала Мэв, — возьми. — Она отдала ей вторую упаковку.

Слова застревали у Лорны в горле, но все-таки ей удалось произнести:

— Я тебе верю.

Еще она собиралась сказать, что ей жаль, что все так получилось, но не смогла. Мэв заколебалась, как будто хотела что-то сказать в ответ, но вместо этого стряхнула тающий снег с волос и, шаркая, пошла к лестнице. Она подумала о том, как было бы хорошо посидеть со всеми внизу. Но только ее присутствие никому не нужно. Даже Лорне. Ее дверь снова закрылась, а из своей комнаты вышел Каллум. Мэв приостановилась, думая, что он будет ей рад, но Каллум сделал вид, что не заметил ее. Но, наверное, он хотел, чтобы Мэв видела, как он постучал в дверь Оливера и спросил:

— Мы можем поговорить?

Так или иначе, все двери перед ней закрылись. Оставалась только одна — в ее собственную комнату. Никогда еще просторная комната на двоих не казалась ей такой пустой, хотя и была завалена ее вещами. Мэв свернулась калачиком на кровати, испытывая острую потребность почувствовать себя маленькой и управляемой.

За каким чертом она рассказала Элли о Томасе Кинси? В какой момент, запредельно ослабев, она рассказала ей о том, как на рождественских каникулах лишилась девственности с кумиром своих школьных лет? Хорошо хоть, она умолчала, что с тех пор, как видела Томаса Кинси в последний раз, он набрал вес, что у него прыщи, и теперь он курит так много, что изо рта у него воняет, а зубы стали цвета бледной мочи. Вероятно, это были единственные причины, по которым некогда обожаемый всеми «золотой мальчик» согласился переспать с ней. Свобода университетской жизни пообтесала его, и Мэв наконец-то оказалась в одной компании с ним.

Но она не говорила Элли о беременности. Месячные пришли через две недели, точно по графику. Приход месячных был единственной надежной вещью в ее жизни. Но все это сейчас не имело значения, учитывая, что сказала Элли. В иерархии их сообщества Элли стояла ступенькой выше. Остальные всегда поверят в ее ложь, а не в правду Мэв.

В какой-то момент она снова начала плакать, и тушь с ресниц размазалась по щекам. Мэв вытерла лицо рукавом куртки, не в силах заставить себя вылезти из мокрой одежды, и тогда она дала себе клятву, что никогда не простит Элли — ни завтра, ни через месяц, ни через год, ни через двадцать лет. Если она и была благодарна за что-то в эту ночь, так это за то, что Холлис врубил свою музыку, и ее рыданий никто не услышал.

Всего в четырех шагах от Мэв, у себя в комнате, сидя на краю кровати, Элли тоже оценила музыку Холлиса, но совсем по другой причине. Она не знала ни группы, ни названия песни, но ухающие басы и режущие слух аккорды отвечали той части ее натуры, о существовании которой она не подозревала. Под ее улыбками, любезностью и чистоплотностью скрывалось желание бушевать, кричать и крушить. Музыка Холлиса прокладывала путь к ее истинному «я», и прежде чем Элли поняла, что делает, она сорвала со стен все свои фотографии в рамках и грохнула об пол. Когда песня закончилась, темное чувство улетело, оставив ее пристыженной и трепещущей при взгляде на устроенный разгром.

В тот день мне довелось наблюдать за Элли с лестничной площадки. Напротив ее двери, в которой было маленькое полукруглое окошечко, висело зеркало, и мне было видно все, что у нее происходило. Как бы мне хотелось, чтобы она порезала руку.

Но впервые ее руки обагрились кровью только сейчас.

8

Мэв

Как жаль, что у нее нет ее карточек. Мэв казалось, что она чувствует их утешительное прикосновение, и она попыталась представить написанные на них слова, но четкий образ не складывался. Это было похоже на попытку схватить бродячую собаку, которая в последнюю минуту вырывается. Тревога всегда принимала у Мэв форму собаки: когда-то в детстве ее собака вырвалась и убежала, и она никогда ее больше не видела.

Она должна отпустить все это. Если она хочет выбраться отсюда живой, нужно отпустить все, что было в прошлом. Позволить себе стать кем-то новым. Закрыть дверь для всего, что когда-то причиняло ей боль.

— Ты хороший человек, — шептала она. — Ты хороший человек. Ты хороший человек. Ты хороший человек.

Шаги удалялись от двери. Мэв выскользнула из-за горы ящиков, за которыми укрывалась, и вдруг ощутила резкую боль в руке.

— Черт! Ой!

По коже полоснул гвоздь. Мэв прижала к губам здоровую руку и подняла взгляд наверх. Неужели она выдала себя?