Читаем Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный полностью

Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

Он сидел неподвижно за рулем грузовика в темноте, покрывшей весь город, глядя на круглые фонарики перед участком, слабо светящиеся на той стороне улицы и окрашивающие в бледно-зеленый цвет сугробы снега по бокам лестницы. Слышался звук скребущих по тротуару лопат, звяканье цепей на колесах машин. Дыхание морозным облачком выходило у него изо рта в холодной кабине, где стекла уже начали замерзать.

Она жила в городе только неделю, никто не знал, что она приехала сюда, если не считать, конечно, служащих гостиницы, где она остановилась. Наверное, она записала свое имя в книге проживающих, да… как же было название той гостиницы, испанское какое-то… Это неважно. Они будут думать, что она просто съехала, не уплатив по счету, вот и все. Все зависит от того, что у нее осталось там. Она ведь говорила, что приехала сюда только с чемоданом и денег взяла немного. Да, так. Но если они и сообщат об ее исчезновении, даже если и сообщат, что Молли Нолан, остановившаяся в их гостинице, пропала, не забрав одежду из комода, — ну, что ж, будем считать, что они это сделали. Будем считать, что сообщили в полицию.

Она глубоко на дне реки, думал Роджер.

Она не всплывет потому, что она заперта внутри тяжелого холодильника. Я его еле-еле поднял до пола кузова. Я сбросил этот холодильник с высоты… Может быть, сто пятьдесят футов^[45], а может быть, и больше. Я всегда плохо определял расстояния. Наверное, он ушел на глубину десять футов или уж не меньше пяти футов, пусть даже трех^[46]— все равно, это уже не имеет значения. Даже если просто лег на дно, его никто никогда не увидит. Он с мертвой Молли будет лежать там до скончания веков, и никто никогда не узнает, что она там. Родителей нет, ее единственная подруга на Гавайях, никто не заметил Роджера и ее в баре, никто не видел, что они вместе пришли в его комнату, никто никогда не узнает.

Ему осталось только уехать.

Никто никогда не узнает.

Если он не пойдет через улицу в этот полицейский участок и не скажет им, что он убил ее, — да они никогда и не узнают об этом. Они никогда ничего не узнают.

Лучше пойти и сказать им, подумал он.

Он вылез из машины.

Он почти начал переходить улицу, когда дверь открылась, и двое мужчин вышли из участка. Он сразу узнал высокого. Это был тот, кого он провожал в ресторан и обратно, и он подумал: «Господи, ведь именно ему я хотел все рассказать». Второй был лысым. Роджер подумал, что он тоже детектив. Зеленые лампы у входа окрасили зеленью его лысину. Из-за этого он выглядел странно.

Оба спустились с лестницы на тротуар.

Давай, думал Роджер. Иди и скажи ему. Он тот, кому хотелось рассказать.

Он не решался.

Второй, с лысой головой, подбежал к обочине, наклонился, захватил снега и швырнул снежок в высокого. Высокий засмеялся, поднял двумя руками целый пласт снега и вывалил его на голову лысого. Оба захохотали, как дети.

— Завтра увидимся, — сказал высокий, смеясь.

— Хорошо, Стив. Спокойной ночи, — отозвался лысый.

— Спокойной ночи.

Они разошлись в разные стороны. Роджер все смотрел на высокого, пока тот не исчез из вида.

Он влез в кабину, повернул ключ зажигания, заурчал двигатель. Он еще раз взглянул на здание участка и поехал домой.

К маме.

notes

Примечания

Иисус идет к нам. Готовьтесь к своему освобождению! — Здесь и далее — примечания переводчика.

Да (исп.).

Понимаешь? (исп.)

Род фейерверка.