Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

Комнаты хозяйки были на первом этаже в конце холла. В холле приятно пахло чистотой. Он сам видел, когда приехал сюда во вторник, как хозяйка на коленях скребла и мыла. Он сразу почувствовал, что здесь чисто, и постели чистые, без клопов. Это очень важно, чтобы без клопов. Никогда не ложись в постель, где клопы, говаривала ему мама. Он, правда, никогда не понимал, как можно заранее определить это, пока туда не ляжешь. А потом уж — поздно, живьем съедят. Но он прикинул, что запах дезинфекции в коридоре — верный признак того, что у этой леди в доме чисто. Она, наверное, чем-то прыскает на пружины кровати — где обычно прячутся клопы. Его мама моет пружины зубной щеткой и нашатыркой. Зачем на- шатыркой, он не знает, но, наверное, она там все убивает, если что завелось. А иногда еще и опрыскивает чем-то, наверное, клопиным ядом. Она такая чистюля.

Хорошо бы знать, который час. Не хотелось бы поднимать хозяйку с постели, если в самом деле так рано.

Ну, да все равно нужно сказать, что сегодня он съезжает, и расплатиться. Он осторожно постучал в дверь.

— Кто там? — спросила она.

Хорошо. Она уже встала.

— Это я, — ответил он. — Мистер Брум.

— Минутку, мистер Брум, — ответила хозяйка. Он ждал, когда она подойдет к двери. Где-то на верхнем этаже спустили воду в туалете. Все слышно. Дверь открылась.

— Доброе утро, — поздоровался он.

— Доброе утро, мистер Брум, — ответила хозяйка. Доуэрти, вот как ее фамилия. Агнес Доуэрти, теперь он вспомнил.

— Надеюсь, я вас не разбудил, миссис Доуэрти? — спросил он.

— Нет, я как раз завтракаю, — ответила она. Это была маленькая худенькая женщина в вылинявшем халате с цветочками и с бигуди. Она напомнила ему мать. Та такая же маленькая. «Только не спрашивай, как это я ухитрилась родить такого коня, как ты», — всегда говорила она. Как подумаешь, в самом деле, странно. Такая маленькая…

— Что вам угодно, мистер Брум?

— Я сегодня уезжаю, вот я и подумал…

— Что, так скоро?

— Да знаете, все что надо, я сделал, и вот…

— А какие были у вас дела, мистер Брум? Да входите, выпейте кофе со мной.

— Но, мэм…

— Входите, входите! — голос у нее был живой и веселый. Очень приятная женщина.

— Спасибо, — сказал он. — Ну, это только потому, что мне надо рассчитаться с вами.

Он вошел, и она закрыла за ним дверь. И здесь, как и в холле, пахло чистотой, тот же самый сильный запах дезинфекции. Линолеум на кухне кое-где протерт до дыр, но даже доски в этих местах отскоблены добела. На кухонном столе чистая клеенка с узором из морских раковин.

— Садитесь, — сказала миссис Доуэрти. — Вы с чем кофе любите?

— Я пью черный, мэм, и три куска сахара. — Он фыркнул — Моя мама говорит, что я сладкоежка, весь в отца, /н погиб при крушении поезда, когда мне было только ем ь лет.

— О, как ужасно, — сказала миссис Доуэрти, ставя на стол чистую чашку и наливая в нее кофе до краев.

— Я почти не помню его.

— Вот сахар, — сказала она, придвигая ближе сахарницу. Она села напротив и взяла кусочек поджаренного хлеба, который уже надкусила перед его стуком в дверь. Она спохватилась и спросила — Я вам поджарю?

— Нет, мэм, спасибо.

— В самом деле?

— Ну…

— Ну, так я поджарю. — Она поднялась, подошла к < толу рядом с раковиной, достала ломоть хлеба из вощеного бумажного пакета и включила тостер. — А может выть, пару ломтиков?

Он пожал плечами, улыбнулся и сказал:

— Пожалуй, я и с двумя справлюсь.

— Хорошего аппетита стыдиться нечего, — сказала она и опустила в тостер еще ломоть хлеба. — Ну, так… Да, мы хотели рассказать мне, что вы делали в городе.

— Продавал свой товар, мэм.

— А какой?

— Ну, у нас деревообрабатывающая мастерская. Маленькая.

— У кого — у вас?

— У меня и брата.

— Где?

— В Кэри. Знаете?

— Пожалуй, нет.

— Маленький городок. Недалеко от Хаддлстона, это г* большой город.

— Ах, Хаддлстон, да… — сказала миссис Доуэрти.

— Туда ездят кататься на лыжах. Может быть, и ы ездили?

Миссис Доуэрти засмеялась.

— Нет, я не катаюсь на лыжах, — сказала она, отх- ’бнула кофе и тут же вскочила, услышав щелчок тостера. Она подала два куска поджаренного хлеба, пододвинула к нему масленку и баночку с апельсиновым джемом, снова села. Он намазал хлеб маслом. Она спросила — А что вы делаете в вашей мастерской, мистер Брум?

— Всякие деревянные поделки.

— Мебель?

— Ну, скорее другое. Конечно, мелочь — вроде скамеечек и приставных столиков — это мы делаем. Но основное — это салатницы, кухонные доски, деревянная посуда… Ну, знаете, такая всякая мелочь. Брат еще занимается резьбой по дереву.

— Ну, прямо замечательно, — воскликнула миссис До- уэрти. — И вы все это привозите сюда в город и здесь проддрте?

— Там мы тоже продаем, но мало, там это невыгодно, — сказал он. — Летом — другое дело, многие ведь ездят, кто-то интересуется кустарными изделиями. И к нам заходят, покупают. Ну, а зимой, — что ж, одни лыжники приезжают, не за этим. Если и зайдут, то только в слякоть, когда кататься нельзя. Вот поэтому я и привожу все сюда, три-четыре раза в год. Большей частью, конечно, зимой. — Он помолчал. — В этом году первый раз приехал в феврале.

— Вот как?

— Да, вот так уж.

— Ну, и как вам тут нравится?