Они лезут

– Наденька, это просто чудо! – подёргала я свои волосы, – незаметно и красиво. Я буду носить платье! Завтра надену. Ой… суббота же. Хоть в субботу! Только… моя горгулья никуда не пустит, разве что в магазин. Ей совсем в тягость шевелиться, – «Может, Надя и коварная, но мне понравилось своё преображение».

Она застыла в изумлении. Мой тихий нрав был привитым, но приближался момент, когда я познаю себя настоящую. Жить в собственном доме приходилось неприметно, чтоб бабуля не нервничала. И чем тише я взрослею, тем ей спокойней.

– Понедельники никто не отменял! Приходи в понедельник утром перед школой.

Мы собирались ещё не раз. Она не лезла с лишними расспросами, считывала моё настроение и была безгранична в своих задумках. Я знаю, будь её воля, она бы полностью переодела меня, отмыла, очистила, состригла и вывела в люди человеком – не «Толстовкиной». Иногда меня подбрасывало от её советов: покрасить волосы, нанести макияж в школу. Мне приходилось принимать их с тяжёлой душой с оглядкой на горгулью. Я с трудом уговорила Надю пожалеть меня и не мучить макияжем, что достаточно сложно было скрыть, но с волосами такой номер не прошёл. Мы сошлись на тонике для придания глубокого цвета моим волосам из разряда «психованный апельсин». Горгулья жила во мраке цивилизации, экономила свет, лишние лампочки выкручивала из люстр, светильников и не могла при таком освещении разглядеть полутона. После того, как я согласилась на «психованный апельсин», Надя немного остыла в своих стремлениях меня преобразить.

Мой план кажется дурацким, потому что Надя вроде искренне со мной дружит. Я внедряюсь в её мир, чтобы всё испортить. Моя совесть не настолько бездыханная, я чувствую лёгкий укол. Сложно представить, что Надя своим энтузиазмом хотела навредить мне. Она оставляла пространства моё хрупкой душе для сомнений и не давила на меня. Я имела полное право сомневаться в ней! Я раскусила её натуру – нетерпеливая, нежели напористая. Стоило мне её отвлечь, рассмеяться, как она забывала о наставлениях и хохотала, заглушая муки совести.

Мы облюбовали хиленькую качельку во дворе за моим домом. С первого мы без слов понимали, что это наше место, которое мы не вправе бросить, если даже разлучимся. Иногда я приходила к качели одна после магазина, но не смела долго задерживаться, чтоб не тревожить мнительную бабулю. Я знала, Надя ждёт меня у качели. Она приходила раньше – за пять или десять минут, а однажды – за целый час до нашей встречи.

Я наблюдала за Надей минут двадцать. Обесточенная с вялыми движениями, её не хватало вилки и розетки, чтоб набраться энергии. Мне показалось, что меня поджидает кто-то старше, а не Надя. Может, тётя Люда? Стройная фигура, но уже с возрастной сутулостью и движениями плавными, чтоб затем не мучиться от усталости. Длинная юбка до земли с орнаментом из ромбов и в кожаной куртке, отдалённо напоминающей почерневшую грушу. Кто-то другой, а не Надя ждал меня на наблюдал за мной, зная, что я прихожу раньше и тайком грежу Надей… Но это была она. Как же я приятно ошиблась и состарила её в своём воображении! Её губы искривились в жутковатой усмешке – моё замешательство её веселило.

– Идём – она произнесла с потрескиванием, как актриса из пожелтевшего фильма.

План… неплохо бы его придерживаться. Моё очарование Надей слетело, как нагадивший голубь. Как бы я не отгоняла тревожные мысли, осадок не проходил. Надя слишком преобразилась, почувствовав мою доверчивость, немного вышла из роли. Ей нет нужды со мной осторожничать. Она снова тянула меня в гости.

– Что на этот раз? – «Кажется, мы всё перепробовали.»

– Макияж, – вылетело, как искра из горла.

«А мы действительно думаем об одном и том же?»

Дома тайком я иногда размачивала старую тушью, а вместо теней крошила цветные мелки и красилась… Ободряющая улыбка Нади провоцировала меня прихорашиваться, дерзать настоящими помадами, тушью и тенями! Кисти и пудра, чего только не было! Вскоре я стала похожа на клоуна, нежели на трепетную нимфу.

– На первый раз неплохо, – оценила Надя и обмакнула кисть в маленькую баночку. Резкими движениями она добавила кисточкой несколько штрихов, похожих на ритуальные знаки.

– Морозные узоры, – пояснила она.

– Я пойду умоюсь, – «Ох, побыстрей бы…» – моё лицо горело. А по крови растекалось нечто, проникшее из краски в кожу.

– Не задерживайся, – сдержанно ответила она.

Странно, но она в квартире находилась в куртке. В безмятежно-рассеянной улыбке Нади угадывалось практически невыносимое желание снять куртку, но она терпела. Её борьба никак не отразилась на мне. Наоборот. Она делала всё, чтобы я простила ей нелепый вид, и я каждым своим словом, бросалась доказывать, что мне всё равно на её прикид, что не вижу ничего, до умопомрачения пробирал интерес, зачем Надя разоделась, как клуша.

– Завтра я прихожу?

– Да, Элина. Завтра без платья. Но мы тебя накрасим, так что будет здорово.

– Без узоров?

– Что ты! Только тушь, – она хихикнула.

– Ты будешь без куртки?

– Это… это только сегодня я такая.