Они называли меня лжецом

Вершина достигнута и мой желудок резко выворачивает, а девочка исчезает в расфокусе слез. Отчаяние и снова одиночество. В баре только мы с парнишей, который спас меня от вечных страданий в котле своей спонтанной улыбкой. Я беспорядочно скидываю вещи обратно в рюкзак и окидываю взглядом комнату. Конечно, от девочки осталось лишь вязкая обреченность. А была ли девочка? Она прокрадывается в мой рюкзак, эта самая обреченность, я вдыхаю ее запах. Такой пряный, холодный.

Поезд обреченности несется в стену или, может, к обрыву. Обрыв или стена, не так уж и важно. Важна неизбежность. И никто не в силах изменить этого. Поезд рухнет. Или расплющится. Но маленький выбор, а точнее иллюзия выбора, все таки есть. В какой поезд сесть, какое купе выбрать, с каким попутчиком разделить поездку? Каждое это решение приводит в другую реальность. В другой поезд. И каждый поезд – наш. Мы его выбрали, мы его заслужили. И вынести правду невозможно. Это разрывает сердце и сводит с ума. Все поезда придут к обрыву. Вопрос времени. Так стоит ли выбирать?

Я закрываю рюкзак, в который проникло отчаяние и переношу свое тело обратно, к вину.

Постепенно начинают всплывать картинки. Все яснее, трезвее. Мелькает детство. Переключается канал. Юг. Клац. Сапоги шаркают по горячему песку. Щелк. Советская квартира женщины за пятьдесят и тошнотворная туша рядом. Пш-ш. Мимолетное, будто чужое, счастье. Теплые руки нежно сжимают плечи. Слайд. Реальность. Темный бар, бархатный диван, бутылка дешевого вина, расплывчатое лицо. Видимо, вместе с содержимым желудка, меня покинул и разум. Плывут внутренности вперемешку с мозгами по грязным трубам канализации прямиком в залив, на пропитание рыбам, которые заразятся вязкой гнилью отчаяния. Эту ситуацию уже не исправить, а значит к чему рефлексия.

Меня всегда поражала особенность сознания. Одни ситуации оставляют след в душе, заставляя просыпаться в холодном поту спустя годы, другие закрадываются далеко в подсознание, выжидая момент, когда можно напомнить о себе, а третьи, казалось бы, ничем не слабее предыдущих, остаются без внимания. Погибают в пучине воспоминаний.

Почему бы не побеспокоиться о рыбках? Остановить распространение заразы и покончить с этим? Нет, не с помощью веревки, вы что. Для этого нужна смелость, жеманная жертвенность и совсем немного безумия. Нет. Сдаться. Чтобы сдаться, достаточно десяти квадратов где-нибудь на краю цивилизации и смирение с планами на тебя всех вокруг.

Раздай свою жизнь. Все страдали, и ты пострадай. Тебе жалко, что ли? Ах, эта любовь к страданию. Национальная черта. Семейная черта. Черта вида. Научись прощать – самое важное для тех, кто хочет похоронить себя в своем же теле.

Нет. Забудь нравоучения еврея, который заменил нам совесть. Не подставляй вторую щеку, им не станет этого достаточно. Откуси руку, которая замахнулась на тебя. Всепрощение – удел моралистов, которым нет места в реальной жизни. Все эти святые гады готовы поглотить тебя, не моргнув. Убедить всех, что творили деяния во имя доброчестия. К черту их честь.

Знаете, чем охарактеризуют двадцатые годы двадцать первого века? Новой честью – религией, адепты которой затесались в толпе. Они не дергают нити, а в иной раз боятся высунуть носа из норы. И как любая религия, ее первослужители – головы и спонсоры, не имеют ничего общего с канонами своей же церкви. Кто знает, в какой форме ее представят те, кто громче, выше, сильнее. Главное – выгоднее. Несите свое зерно нам, во имя Господа и благородства, нравственности и высшей цели.

Все те, кто заботится об экологичности, осознанности и новой чести, в какой момент чаша лопнет? Когда будет та капля, которая повернет историю вспять, отразит всю жуть в зеркале, которое левое делает правым?

Хочешь кричать? Кричи! Хочешь, чтобы твой враг плакал? Пусть плачет. Упивайся его слезами, наполняя трофейный кубок с ярко-розовыми неоновыми словами «Помни, ты лишь смертный».

Очередной плод моего воображения сидел напротив. Расплывчатая фигура вжалась задом в темно-зеленый бархат дивана, скрипя тканью джинс по кожаным вставкам. Тело фантома наклонилось вперед и потянулось за моей бутылкой. У меня в глазах двоилось или троилось, но призрак казался реальным, как и тупая боль в висках.

– Тебе придется купить еще, если решишь присоединиться.

Не терять же возможности допиться до чертиков в компании призрака. Мне надо много вина. Рука расплывчатого фантома медленно лила ярко-кровавую жидкость себе в бокал. Точь-в-точь такой же, как у меня. Пузатое стекло на толстой ножке. Он не собирался останавливаться и вино едва перелилось через край, но фантом изящно остановил струю, наполнил таким же жестом мой бокал и поставил полупустую бутылку на стол. Мы молча, не глядя друг на друга, залпом осушили кубки. Фантом молча встал, подошел к стойке и принес еще две бутылки. Он не мелочится и мне это нравится. Звук его шагов отражался от стен. Медленные. Громогласные. Шаги. У фантомов таких не бывает.

Глава 2 За все надо платить