Они называли меня лжецом

Помню. Густая, тягучая пена цвета слоновой кости и соль с ароматом шампанского. На пачке нарисованы тонкие античные фигуры. Высокая, изящная девушка в полупрозрачном белом платье, босиком и с классическим древнеегипетским ожерельем на шее. Она шикарная, хоть и выдумана. Я бы хотела такое ожерелье себе. И девушкой этой хотела бы быть.

Напротив девушки загорелый, лысый египтянин с голым торсом. Слышала, во время жары египтяне клали кусок жира себе под парик, он таял и стекал на кожу, охлаждал. Представляю, как они воняли. Интересно, это выдумка?

Из комнаты доносится Нина Хаген с ее цветной пленкой[1] и едва слышное шуршание ключа в замке входной двери. Пришел Рус. Мой человек. Существует ли удача большая, чем отыскать своего человека? Я думаю, мне повезло. Но и не уверена на все сто.

Современность диктует свои традиции и работа над отношениями стала нормой. Мне же кажется, что отношения – то единственное, что не требует усилий. Не должно. Пусть хоть где-то будет сердечность. Пусть с горечью, но честно. Проект «Семья». Проект «Любовь». Ну уж нет.

Могут ли мелкие пакости судьбы, если хотите, отнять счастье? Если оно истинное – нет. Если пазл собран верно, а не втиснут в углубления насильно, то никакие пакости не пройдут.

Я выскакиваю из ванной и включаю душ, чтобы смыть с себя остатки пены. Вода в ванной еще горячая и тепла хватило бы на четверть часа, а то и пол. Но мне хочется скорее обнять Руса. Он теплее, чем вода. Быстрый душ и я уже бегу навстречу своему человеку, в раскрытые объятия. Как в нем тепло. Он пахнет орешками и счастьем.

Так мы можем стоять вечность. Родная душа. Родная, но недостаточно моя. Это свалившееся счастье я украла у кого-то, кто по-настоящему достоен. Втихушку, пока никто не видел, подкралась и захапала себе.

Однажды я разбирала фотографии и обнаружила, что недостаточно знаю того, кто на них изображен. Вот он, мой родной человек, я вижу его каждый день. Я знаю каждый его сантиметр. Знаю, какой он любит чай и какие сериалы предпочитает. Знаю, как справиться с его темными непослушными волосами до плеч. Знаю, как он стесняется веснушек и гордится густой бородой. Я коллекционирую знания о нем, но этого недостаточно. Каждый раз появляется что-то новое и мне становится страшно. А может и нет никакого мы? Может я все выдумала?

Если закрыть глаза, я почти не вспомню его лица. И не потому, что оно невзрачное или неприглядное, наоборот. Оно светится, оно идеально до боли. Его ледяные глаза против моих цвета кофе. Его темные волосы волнами против моих медных. Кто он? Какую часть я знаю? Десятую? Сотую? Тысячную? Мимолетное ощущение незнакомца. Я его ловлю, как бабочку-однодневку. Быстрее, тащи банку, мы посадим ее внутрь. Мы знакомы?

А потом обнимаю его и стою мокрая, в длинной майке. И босая, как та девушка на пачке с солью. С головы капает, но не жир. Рус, весь мокрый, стоит и смеется. Я гонюсь за ним по маленькой комнате и бросаю на кровать. Мы обнимаемся, даже не целуемся, а просто лежим. Я так люблю дышать им. Миндаль? Или все же оливковое масло? На что похож твой запах я так до конца и не поняла, но знаю, что он приятный. И все же, орех. И все же, счастье. За которое надо платить.

Ты проголодался. Я тоже. Мы едим пасту, пьем «Молоко Богородицы»[2] и смотрим друг в друга. Наступил момент, когда можно просто молчать и быть счастливым. А можно говорить ерунду. Или блистать ораторским кухонным искусством. Здесь можно все. И слова вьются бесконечным канатом. Ни начала, ни конца. Нерушимая середина. Мы его перетягиваем, этот канат, играем словами как котята с клубком. Мне повезло быть с тобой. Но за все надо платить.

Месяц спустя мы танцуем под Боуи[3]. На столе Крымское и салат с желтыми помидорами. Телефон разрывается смсками, но ты не берешь. Ты вдыхаешь запах моих волос и называешь своей жизнью. Я верю. Мы гармония. И за это надо платить.

А когда-то, очень давно, я сидела у тебя на коленях. Тесный бусик[4], в котором уместилось человек десять-двенадцать. Внутри галдеж и громко играет Пантера[5]. Мы едем по южному мегаполису, протискиваясь сквозь поток полудня.

– Откройте окно, дышать невозможно! Слышь, – беззлобное, но напористое обращение к водителю, и в машине открываются все окна разом. Чуткость с привкусом рок-н-ролла.

Дешевое пиво покрыло пол миниатюрного автобуса. Спереди доносятся пение и человеческий лай. Лето впорхнуло в открытые окна, а взамен в атмосферу выплескивается густой дым сигарет Данхилл.

Салон дышит табаком и свободой. Это наша вторая кожа. Лица расплываются в молодых пьяных улыбках. Впереди будущее. Злое и дурманящее.

– Чуваки. Вы вообще понимаете? Мы сейчас едем на концерт, где нас ждут. Ждут, понимаете? Если я достану руку из-под твоей задницы, друг, то произнесу тост! За рок-н-ролл, пьянство и свободу, мать их!

– Воистину, чувак!

Я держу в руках пластиковый станки с дешевым вином, волосы выкрашены в огненно-рыжий и начесаны – как в ГДР. Я оглядываюсь на тебя, смотрю прямо в бездонные глаза-океаны и ловлю твою хитрую улыбку, которую я давно раскусила.