– Ты что, Павел, обеспамятовал? – удивилась жена. – Эта Образцова же трижды сказала: «Это был не несчастный случай».
– Да я думал о другом, Нина, отключился от ее болтовни.
– Умеешь ты! – позавидовала супруга. – Мне вот так не удается.
– А что говорит Симагина насчет записки? – спрсил Витковский Марину. – Известно, кто ее написал?
– Я так поняла, что пока еще не выяснили, Александр Христофорович.
– А есть версии?
– Симагина их, во всяком случае, не озвучила.
– Ладно, – поднялся со стула Милютин и отложил старую газету. – Пойду на речку. Один прок от этого визита – хорошая наливка с неплохим закусоном.
И не обращая внимания на недовольный шорох с той стороны, где сидела жена, он без особой спешки прошествовал к двери.
Трудно сказать, была бы Симагина довольна тем, что прокурор уже выяснил у Громова степень родства Марины с Милютиными и избавил ее от необходимости выведывать этот факт, но сам Ермолкин был доволен, что с пользой провел выходные и получил много нужной информации. В понедельник утром, узнав, что Камышина и Скворцов находятся в Луге, он пригласил их к себе в кабинет на десять утра, любезно предложив и Владиславу Анатольевичу принять участие в небольшом, как он выразился, совещании. Настроение у прокурора было хорошее и он бодро приветствовал коллег с редко присущей ему доброжелательностью.
– Рад видеть вас, Полина Андреевна, – обратился он к Камышиной. – Очень хотелось бы услышать, как поживает полянское дело.
Следователь в течение примерно пятнадцати минут изложила имевшиеся в ее распоряжении факты, относившиеся к гибели Смирновой.
– И что же у нас получается в сухом остатке? – поинтересовался полковник Дудынин, верный своей привычке прохаживаться по кабинету.
Ермолкин слегка покосился на коллегу, но промолчал – ему не очень понравилось выражение «в сухом остатке».
– Ситуация такова, Владислав Анатольевич, что у нас нет реальных оснований квалифицировать эту смерть как убийство.
– Ну и каково ваше личное мнение, Полина Андреевна?
– Видите ли, если бы не эта записка, я бы склонилась к несчастному случаю, а теперь вот вся в сомнениях.
– Как полагаете, это и было целью этого послания – попытаться нас убедить не бросать дело? – вступил в диалог прокурор.
– Лично я не вижу других причин, Олег Константинович, – подал голос Скворцов. – Хотя вот Владислав Анатольевич полагает, что эта анонимка могла быть просто розыгрышем.
– Розыгрышем… – задумчиво протянул прокурор, как бы пробуя на зуб это слово. – Но у розыгрыша, лейтенант, тоже могут быть свои причины. Что скажете?
– Моя мысль заключалась в том, что кому-нибудь из местных просто стало скучно и он (либо она) решили таким вот образом поразвлечься и посмотреть, что из этого выйдет. Ну, например, это мог быть Редькин или эта старуха Шельма.
– Насчет Редькина не знаю, а что касается Шельмы, то я знаком с ней лично и не считаю, что подобное в ее духе, – высказался прокурор. – А что об этом думает Таисия Игнатьевна?
– А она согласна со мной, Олег Константинович, – опередила Скворцова Камышина. – Ей кажется, что никто не стал бы так заморачиваться с вырезанием и наклейкой слов на альбомный лист.
– Я так понимаю, что подобные сложности вызваны желанием сделать невозможной идентификацию? – уточнил Дудынин.
– По всей видимости, – нахмурился прокурор, теребя все еще незажженную трубку. – А если кто-то из Милютиных мутит воду? – спросил он. – Вы думаете об этом?
– Их-то я и подозреваю в первую очередь, Олег Константинович, – живо откликнулась Камышина. – Только вот ума не приложу, зачем и кому это нужно.
– Тогда непонятно на каких основаниях вы их подозреваете, Полина Андреевна, – не удержался от шпильки в адрес следователя прокурор.
Камышина промолчала, у нее не было никакой разумной версии.
– А может быть кто-нибудь из них хочет натолкнуть наши подозрения на одного из членов семьи? – высказал после небольшой общей паузы предположение Дудынин.
– Но на кого конкретно, Владислав Анатольевич? – удивилась Камышина. – Ведь в анонимке нет ни на кого никаких указаний. К тому же нет не только улик, указывающих на конкретного преступника, но даже ничего, что указывало бы на факт убийства как такового.
– А возможность самоубийства мы полностью исключаем? – на всякий случай спросил начальник лужской милиции
– Ну это уж на мой взгляд совсем фантастично! – подала реплику Камышина. – Нет ни записки, ни мотивов. Разве что беседа с матерью Смирновой что-нибудь прояснит. Когда она, кстати, прилетает, Владислав Анатольевич?
– Мне должны позвонить с ее работы, Полина Андреевна. На работу ей в среду, если сегодня не позвонят, завтра я сам наберу их.
– Что у нас еще, коллеги? – прокурор наконец начал разжигать трубку.
– Есть одно интересное предположение, – откликнулся Скворцов. – «Холмс», то есть Таисия Игнатьевна допускает, что могли покушаться на Милютину.
И он рассказал коллегам об одинаковых плащах.
– Вы предупредили Милютину о возможной опасности? – прокурор отнесся к предупреждению Сапфировой серьезно.
– Боюсь, что нет, Олег Константинович, – слегка растерялся Скворцов. – Мне как-то не пришло в голову.