– Гм, что за черт? – удивился Якоб Карлсен и, вслушиваясь, приподнялся на локте – кровать затрещала под ним. Потом Якоб, хмурясь, встал с постели, подошел к окну и поднял штору. Комната наполнилась светом. Якоб был широкоплеч, хотя долгие годы работы уже согнули его спину и седеющие волосы чуть поредели. В правильных, грубоватых чертах Карлсена чувствовался характер. Щеки заросли однодневной щетиной – он брился только два раза в неделю. На руке красовалась татуировка – женская голова, а под ней три красные розы. Это была память о попойке в Южной Америке, когда Якоб плавал матросом, – впоследствии он сам был не рад этому украшению.
Жена Якоба, Карен, тоже встала с постели, сунула ноги в домашние туфли, оправила рубашку и, щурясь от света, подошла к окну, распахнутому Якобом. Комната содрогнулась от грохота, и тут уж проснулись два старших сына, Лаус и Вагн. Они обалдело соскочили с кроватей, протирая сонные глаза.
– Что случилось? – сердито буркнул Лаус. Никто ему не ответил.
Наконец проснулся и самый младший брат – Мартин; его рыжий хохолок вынырнул из-под перины, под которой Мартин спал, накрывшись с головой. Мартин увидел неприбранные пустые постели, услышал шум и смекнул, что он-то его и разбудил. «Так ведь это же самолеты!» Сердце подростка радостно екнуло в предвкушении необыкновенного зрелища. Он сбросил перину и босиком помчался к окну. Возле распахнутого окна стояли отец и оба брата. Лаус взгромоздился на стул.
– Ой, пустите, я тоже хочу посмотреть, – взмолился Мартин, проталкиваясь к оконной раме. Вагн слегка отодвинулся.
В небе было темно от самолетов: они появлялись со всех сторон, сосчитать их было невозможно.
– Отец, смотри, сколько их! Я и не знал, что у нас так много самолетов! – в восторге кричал Мартин.
– У них на крыльях крест, – усмехнувшись, сказал Вагн.
– Гляди, а вот целых три зараз! Черт побери, как они низко летят! – крикнул Лаус.
– Так это, выходит, немцы, – разочарованно протянул Мартин.
Во дворе все окна были открыты, и у каждого стояли люди, многие в одном белье. Соседи надсаживали глотки, пытаясь перекричать гул самолетов.
– Чего им здесь надо? – удивлялись они.
Одно движение рычага – и на город обрушатся бомбы. Дома взлетят на воздух, люди погибнут под развалинами. Но жители городка были люди миролюбивые и считали, что им бояться нечего. Почти сто лет датчане не знали войны, где им было помнить, какие преступления и какую разруху влечет она за собой. Они считали – война сама по себе, датчане сами по себе.
Карен готовила мужчинам завтрак, на газу грелся кофейник. Она поставила на стол чашки.
– Одевайтесь-ка поживее, – сказала Карен сыновьям. – Уже поздно, слышите?
Мужчины затворили окно и, наскоро одевшись, стали умываться, подгоняя друг друга.
– Ужас какой, неужто будет война? – сказала Карен.
– Ну, погоди еще, – отозвался Якоб.
– А можно мне сегодня не ходить в школу? – спросил Мартин. Он решил, что утреннее происшествие не менее уважительная причина для прогула, чем насморк или день рожденья короля.
– С какой это стати? – возразила мать.
Они сели пить кофе. Время от времени Карен одергивала Мартина:
– Перестань чавкать, посиди хоть минутку спокойно! – говорила она.
Лаус ел больше всех, но справился раньше всех и ушел на работу. Над городом по-прежнему летали самолеты.
Остальные члены семьи не прочь были еще постоять у окна, но Карен то и дело поглядывала на стенные часы и торопила сыновей – хуже нет, когда человек привыкнет опаздывать. Делу – время, потехе – час.
Мартин окунул голову в таз, вытерся и стал так энергично расчесывать свои рыжие вихры, что брызги летели во все стороны.
Вагн облачился в пиджачную пару и долго вертелся перед зеркалом; почистился, навел блеск на ботинки. Вагн часто смотрелся в зеркало – недаром он слыл франтом. Одна рука у него была парализована и одно плечо немного выше другого. Но зато у него было красивое лицо и кудрявые черные волосы.
Мартин получил от матери пять эре на бутылку молока и наставление идти в школу, не зевая по сторонам, чтобы не опоздать на уроки.
На главной улице было людно; жители, сгрудившись кучками, смотрели, как летят самолеты. На одних прохожих – рабочие спецовки, на других – пижамы и домашние туфли. Кое-кто в подтяжках – не успели надеть пиджаки. Кто-то держит в руках пакет с теплыми булочками. Пожилой, хорошо одетый господин, остановившись, спросил:
– Что, собственно говоря, происходит?
– Да вот немцы пытаются захватить страну, – ответили ему из толпы.
– Вот что! – сказал господин и спокойно прошествовал дальше.
Мужчины, проводив его взглядом, засмеялись. – «Тронутый», – решили они.
Вдруг раздался страшный гул. Из-за крыши дома на противоположной стороне улицы вынырнул громадный серебристый фюзеляж. Тень над дорогой, оглушительный грохот – и самолет исчез. Несколько кусков черепицы сорвалось