Катя вглядывалась в обитателей подвала и замечала, что ее двоюродные сестренки и братишки действительно похожи на большеголовых старичков и старушек, ковыляющих на кривых ножках. Лица у ребят, как и у взрослых, были землисто-серыми, точно из них в самом деле высосали кровь.
И вот Катя сама попала в подвальные жители. После ареста отца бабушка приютила их в своей комнате. Окно выходило в тесный двор, зажатый со всех сторон высокими кирпичными стенами. Солнце никогда не проникало сюда, и в форточку не врывался свежий ветер. В сырых и заплесневелых углах комнаты по стенам ползали противные мокрицы.
Первые ночи Катя не могла уснуть: ей нечем было дышать. А когда она забывалась на несколько минут, то казалось, что на нее наваливается какая-то липко-влажная глыба, такая тяжелая, что невозможно было шевельнуть ни рукой, ни ногой.
По утрам Катя поднималась изломанной, невыспавшейся. Есть ей не хотелось. Она через силу выпивала стакан чаю и шла на работу.
Однажды тетя Феня, узнав, почему Катя такая вялая, предложила:
— Переходи ко мне жить. И до завода не далеко, и воздух чистый. Сирень в окно лезет.
Катя поговорила с матерью. Та сначала обиделась:
— Тебе что зазорно в подвале жить? Образованной сделалась.
Но потом мать одумалась и сама стала уговаривать:
— Не слушай ты меня, глупую. Раз зовет — побудь хоть месяц в Озерках, а то тут чахоткой еще заболеешь.
Тетя Феня жила в домике среди зелени: у крыльца росли две высоких черемухи, а вокруг — кусты сирени и жасмина.
Этот домик был когда-то заброшенной банькой. Баньку присмотрел муж тети Фени — вальцовщик, потерявший на заводе руку. Товарищи помогли ему высудить у заводчика деньги за увечье и купить баньку с участком земли. Общими усилиями они перестроили ее, сделали жильем и местом собраний нелегального кружка.
Муж тети Фени умер весной. Одной ей было скучно жить в домике, стоявшем на отшибе. Она очень обрадовалась, когда к ней пришла с узелком Катя.
Вместе они ходили на работу, по очереди покупали продукты, стряпали обед, а вечерами тетя Феня вязала либо штопала, а Катя читала ей вслух.
Изредка в домике ненадолго поселялся кто-либо из большевиков, скрывавшихся от полиции. В такие дни тетя Феня говорила Кате:
— Иди поживи у матери.
На второй год войны в домик тети Фени неожиданно нагрянули жандармы, когда в нем скрывался человек, убежавший из ссылки. Они арестовали и жильца и тетю Феню.
Кате об этом рассказала дворничиха соседней дачи. Окна домика были накрест заколочены досками, а на дверях висел неровный кружок сургуча, с отпечатанным на нем двуглавым орлом.
Катя, решив поселиться здесь с матерью, хотела потребовать, чтобы полиция сняла печать, но Гурьянов отсоветовал:
— Жить тут нельзя, дом попал под наблюдение, за тобой будут следить. Еще чего доброго, выдашь кого-нибудь из комитета. Живи лучше с родными. Там меньше подозрений.
— Проклятый подвал! — горестно произнесла девушка. — Когда из него вырвусь?
Она, наверное, не скоро отошла бы от зеркальца, если бы не услышала стука в стекло. Со двора в окно заглядывала Наташа Ершина.
— Вот легка на помине! — открыв форточку, сказала Катя. — Заходи, попьем чаю.
— Некогда. И ты собирайся быстрей, дело есть.
— Ну, хоть на минутку. Наташа спустилась в подвал.
— Нам с тобой поручение, — сказала она. — Пройти вдоль Сампсониевского и узнать, все ли фабрики бастуют.
В это утро Выборгская сторона была неузнаваемо шумной. У закрытых булочных, хлебопекарен и продуктовых магазинов толпились домохозяйки. Городовые с трудом сдерживали разъяренных женщин.
Сампсониевский проспект был заполнен народом. Бастующие подходили к работавшим предприятиям, устраивали у проходных митинги и требовали:
— Кончай работу! Все на улицу!
Наташе с Катей то и дело приходилось проталкиваться сквозь толпу.
— Такого еще не было! — сказала Ершина. Девушки поспешили к трактиру «Долина», но из
райкомовцев они застали только дежурного, сидевшего у телефона.
— Все пошли к народу, — сказал он. — Будут прорываться в центр. Нарвцы уже вышли. идут к Невскому.
Катя с Наташей решили пробиться к Литейному мосту, но едва они завернули за угол, как попали в толпу, которую теснили конные полицейские.
Откормленные, рослые лошади, направляемые на толпящихся людей, двигались как-то боком, били копытами землю и, мотая мордами, роняли во все стороны пену.
Один из прижатых к забору мужчин хлестнул коня по крупу. Конь взвился на дыбы. Осаживая его, полицейский сбил с ног кого-то из демонстрантов. Послышались стоны и ругань пострадавших Кто-то уцепился за ногу конника, пытаясь стащит! его на землю..
На помощь полицейскому ринулись другие конники. И у забора завязалась драка.
— Пошли в обход, — предложила Наташа. — Здесь нас с тобой задавят.
Они с трудом вырвались из круговорота, чере; пролом пробрались в парк, прошли вдоль линии к Медицинской академии, прячась за деревьями от полицейских, и вскоре очутились на набережной Невы
Во всю ширину заснеженная река была усеяна тёмными фигурами людей, перебегавших по льду на другой берег.