Они среди нас

Вольский пришел в себя, когда мы находились на полпути к управлению. Алена Ракитина наотрез отказалась от предложения отвезти ее домой, заявила, что поедет с нами хоть к чертям в преисподнюю, и тогда Николай предложил ей отдохнуть в комнате психологической разгрузки управления. И в этот момент господин ученый неожиданно пробасил:

– Бессмысленно!

– Что? – не понял я, поворачиваясь назад и разглядывая его мятую физиономию.

– Выключение установки ничего не даст! – нахально заявил он.

– Вы ошиблись, господин Вольский, – жестко сказал Берест, – не выключение, а уничтожение, причем скорейшее!

– Лучше всего – со взрывом, – желчно вставил я. – У тебя в бардачке не завалялось, случайно, штурмовой или «лимонки»?

– Господа, – профессор явно был взволнован, – это несущественно! Я имею в виду, что ликвидация самой установки теперь малоэффективна, ведь психомы могут получать – и получают! – подпитку непосредственно от людей, через психоэмоциональную ауру!

– Вы хотите сказать, что, уничтожив установку, мы спровоцируем их на новые нападения? – догадался я, холодея от предчувствия.

– Не исключено…

– Другого выхода я не вижу, – отрезал Берест, не оборачиваясь. – А вам, Антон Аркадьевич, настоятельно рекомендую побыстрее обдумать наиболее радикальный способ… рассеивания ваших «квази».

Оставив Алену Ракитину в управлении и так и не найдя Олега, мы все же отправились к Институту психофизики. К тому времени и без того слабый и мутный свет дня приобрел густой молочный оттенок, и видимость сократилась до жалких шести-восьми метров. Быстро передвигаться в таких условиях на машине было бы явным самоубийством. Поэтому я с облегчением припарковал служебную «ауди» на площадке перед главными воротами института.

Втроем мы прошли через никем не охраняемый турникет с грозной вывеской «Стой! Предъяви пропуск!» и рысцой припустили по гравийной пешеходной дорожке в обход центрального здания. Вольский в самый последний момент вспомнил о запасном выходе на задворках, от которого у него был ключ. Берест одобрил такой демарш, ведь, собственно говоря, то, что мы намерены были совершить, являлось действием незаконным и даже, может быть, преступным с формальной точки зрения.

Спустя пару минут мы, чертыхаясь и спотыкаясь о самые неожиданные препятствия вроде сломанных плакатов, старых лыж, мешков с мусором и сломанных половых щеток, пробрались по темному и пыльному коридору к боковой лестнице. Дальше дело пошло легче. Лестница и коридоры этажей были неплохо освещены дежурными лампами, таблички на дверях помещений тоже были вполне современными, выполненными голографическим способом с эффектом флуоресцеции, и легко читались издалека.

Профессор, возбужденный и суетливый, вприпрыжку трусил впереди, то и дело оглядываясь назад и делая руками призывные жесты. Лаборатория с генератором обнаружилась аж на пятом этаже, и я едва успел перехватить Вольского, потому что массивная, видимо, металлическая, дверь в помещение оказалась приоткрытой, из нее в полутемный коридор изливался поток зеленоватого света, и слышалось тихое, грозное гудение работающей установки.

– В чем дело?! – сдавленным голосом возмутился профессор. – Вы передумали?

– Антон Аркадьевич, кто-нибудь имеет разрешение на вечерние и ночные работы? – спокойно поинтересовался Берест, деловито проверяя свой пистолет.

– Нет, но мой заместитель, Игорь Евгеньевич, иногда остается после шести часов, я ему разрешаю, – Вольский все еще не понимал всей серьезности ситуации.

– И больше никто? – уточнил Николай, перекладывая оружие из левой руки в правую.

– Нет…

– Тогда чей это плащ висит справа от двери? Он ведь явно женский?

Действительно, прямо на пожарном щите, поверх неизменного и вечного багра, висел светлый женский плащ, мокро отблескивающий мельчайшими капельками осевшего тумана.

Профессор воззрился на него, будто это был скафандр инопланетянина.

– Что за ерунда?! Это же плащ нашей…

Он не успел закончить фразу. В проеме двери мелькнула полуразмытая фигура в зеленоватом ореоле, блеснула неяркая красноватая вспышка, сопровождаемая оглушительным хлопком. Вольский резко дернул головой в сторону и повалился на пол, а в следующую секунду раскатисто грохнул «волк» комиссара. Фигуру в проеме двери отбросило внутрь лаборатории, но звука упавшего тела я не услышал.

В коридоре сильно воняло пороховой гарью, профессор мешком лежал на полу, не подавая признаков жизни. Я быстро наклонился и нащупал на его шее слабую пульсацию сонных артерий – живой! Махнув Бересту рукой – все в порядке, – я осторожно перевернул Вольского на спину, в то время как Николай быстро и бесшумно, невзирая на свои габариты, скользнул влево от освещенного входа в лабораторию.

Я тщательно осмотрел ученого, но, кроме длинной запекшийся ссадины над правым виском, других повреждений не нашел. Профессор грохнулся в элементарный обморок! Я зажал ему пальцами нос и пару раз коротко шлепнул по обвисшим щекам. Вольский дернулся, пытаясь вдохнуть, и открыл мутные глаза. Я тут же отпустил его и протянул руку: