Они учились в Ленинграде

Все оставшиеся в районе ребята, особенно мальчики познакомились друг с другом. Их объединяет общее дело. Один мой ученик говорит:

— До войны мы вечно ссорились и дрались с ребятами из соседних домов, да и со своими жили недружно, а вот война всех сдружила, даже с девчонками ладим.

— Это правда, правда, — подтверждает Слава, — но самое замечательное, что управхозы нас больше не ругают.

— Еще бы, мы сейчас очень полезный народ, — гордо говорит Валя. — Вот теперь мы обматываем водопроводные трубы тряпьем: велели уже готовить дома к зиме. А вчера ходили к соседней школе: там улицы перегораживают баррикадами. И знаете, кто там работает? Наш завуч Антонина Васильевна. Честное слово, сам видел!

Наши мальчики верны себе, они всюду поспевают и всё знают.

12 сентября 1941 года

Я не могу делать ежедневные записи, а нужно бы. Очень устаю, но в госпитале стараюсь казаться бодрой. Все мы привыкли к суровости, но привет, ласковое слово, заботливое письмо вызывают слезы. Очевидно, так у многих.

8 сентября я видела много плачущих ленинградцев. В этот день по городу были расклеены плакаты со стихами старого Джамбула:

Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!
Мне в струе степного ручья
Виден отблеск невской струи.
Если вдоль снеговых хребтов
Взором старческим я скользну, —
Вижу своды ваших мостов,
Зорь балтийских голубизну,
Фонарей вечерних рои,
Золоченых крыш острия…
Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы, гордость моя!

Люди стояли молча и читали. Многие плакали. Плакала и я.

Было что-то глубоко сердечное в привете оттуда, где люди не знают, как свистит падающая бомба, врываясь в жилой дом. Им больно за нас. Они с нами…

Гордостью за наш город были наполнены слова:

Он отпор отразить готов!
Не расколют его камней,
Не растопчут его садов.
К Ленинграду со всех концов
Направляются поезда,
Провожают своих бойцов
Наши села и города.
Спать не в силах сегодня я…
Пусть подмогой будут, друзья,
Песни вам на рассвете мои,
Ленинградцы, дети мои,
Ленинградцы, гордость моя!

Мы знаем: о нас думают наши родные, друзья, все советские люди. Нас любят и понимают. А нам это помогает жить и работать.

Далеко от нас живет Джамбул. Читая его строки, я представила себе жаркий солнечный день, сады и арык…

Старый акын знает, как нам трудно, и ему захотелось помочь далекому Ленинграду. И он помог нам… Спасибо ему! Спасибо всем, кто думает о нас; а думает о нас вся страна.

14 сентября 1941 года

Вчера я шла по Невскому от Садовой к Адмиралтейству. Солнечный день. На улице много народу. Вдруг страшный грохот. Такой силы звука мы еще не слыхали. За первым выстрелом — второй, третий… Пожилой моряк-командир успокоительно говорит:

— Стреляют наши корабли.

Новый выстрел, и над домами слева поднимается густой черный столб дыма. Стало ясно: стреляют не наши. Я зашла в подъезд дома. Выстрелы усиливались. Улица опустела. Рядом со мной оказался тот моряк, который так недавно успокаивал нас на Невском.

— Что за выстрелы? — спрашиваю я.

— Как это ни невероятно, но, очевидно, — дальнобойные орудия противника. Эти мерзавцы стреляют, меняя дистанцию. Сейчас снаряды ложатся где-то в районе проспекта Майорова.

При этих словах я представила себе высокую гору в пригороде.

Город с нее виден, как на ладони. Помню, как учитель местной школы, стоя на крыльце, показывал нам место, с которого в 1919 году белые смотрели на Петроград и считали, что он будет в их руках через несколько дней. Не вышло тогда, не выйдет и сейчас…

Через полтора часа обстрел прекратился, и жизнь пошла своим чередом: двинулись трамваи, приехала ремонтная лестница для починки линии троллейбуса, улица наполнилась прохожими.

Под ногами хрустят стекла, так как окна домов на четной стороне Невского выбиты. Дворники спешно метут улицу, убирая осколки. На улице Дзержинского продолжаю свой путь по осколкам хрустящего под ногами стекла.

У дома, где я живу, толпа. Под ногами стекла, кирпич, штукатурка. Над аркой ворот зияет огромная дыра: снаряд попал в лестничную клетку. Всего их три попало в наш дом. В моей квартире пострадала комната Бориса. В ней жил и Сережа до отъезда на фронт. Все вещи засыпаны стеклом и штукатуркой. Тяжелую дверцу шкафа воздушной волной бросило на кровать.

Начинаю уборку комнаты. Где-то сейчас Борис? От него было всего одно письмо.

Сережа ушел на фронт со стрелковым батальоном, и я о нем тоже ничего не знаю.