Вылитый предводитель негров из старинной повести “Поль и Виргиния”[19]
. Грубые черты лица, налитые кровью глаза, но при этом доброе, почти детское выражение. Ему нелегко позировать: лоб под полами шляпы, украшенной цветными перьями, весь усыпан бусинами пота, ожерелье из зубов леопарда колышется на напряженной груди. Увидев своего двойника на бумаге, он совершенно потрясен и подолгу говорит с ним, обращаясь к портрету весьма почтительно. Затем, после долгих прощаний и пожеланий всего наилучшего, он садится на велосипед и катит обратно в деревню.1925 год – выходит в свет
После возвращения из Африки дядя Саша прославился своими портретами видных парижан, выполненных сангиной, как и африканские этюды. Некоторые критики сравнивали его с Давидом[20]
и Энгром[21], а Джон Сингер Сарджент[22] заявил, что Яковлев – один из двух величайших графиков своего времени (кого он считал вторым, мы так никогда и не узнали).Меньше десяти лет назад художник прибыл в Париж без гроша в кармане, а теперь он мог содержать мать и сестру и в конце 1920-х годов купил им трехкомнатную квартиру в шестнадцатом округе, вблизи авеню Фош – там я провела счастливейшие дни детства. В 1929 году племянница Яковлева, Татьяна, приняла предложение руки и сердца юного французского дипломата Бертрана дю Плесси. Приданое и восхитительное свадебное платье из белого атласа ей купил дядя Саша – он же отвел ее под венец, а через год стал моим крестным отцом.
Несмотря на славу, окружившую путешественников после возвращения из Африки, Яковлев и его товарищи чувствовали постоянное беспокойство и странную пустоту внутри. “Люблю путешествия, восторг движения, открытие новых чудес”, – говорил Яковлев в интервью вскоре после приезда в Париж. Несколько месяцев в африканской глуши не могут не повлиять на человека – более вероятно, что этот опыт станет своего рода наркотиком. Члены экспедиции “Черный путь” были навеки одурманены безграничной свободой пустыни, хрустальной тишиной ночей, нарушаемой лишь воем шакалов, диким смехом гиен, мощным львиным ревом, а главное – чувством глубокой дружбы, зародившейся между мужчинами, вместе преодолевавшими опасность и много ночей подряд делившими место у костра под ослепительными африканскими звездами. Не пробыв дома и двух лет, они заговорили о новой экспедиции. “Куда-то теперь мы отправимся? – писал в дневнике Яковлев. – Вот о чем думали мои товарищи, которые уже привыкли к бродяжьей жизни. Когда выставки, книги, фильмы остались позади, наши беспокойные души вновь запросили приключений”.