Онлирия

И вполне возможно, господа, что наши земные супруги в прошлом, они же и наши сестры по Адаму и Еве, никогда не испытывали к нам той высшей и безумной страсти, которую они познали в своих допотопных связях с заоблачными женихами. По сравнению с ними мы, прахом замешанные и в прах уходящие, всегда унылые, угнетенные знанием смерти, вечно озабоченные, как бы в поте лица своего добыть хлеб насущный, – мы никуда не годились и были для жен наших непоправимо постылыми и безнадежно нежеланными. Вынужденные существовать с нами, чтобы пропитаться и рожать детей тем же способом, что и всякий зверь на земле, бедные наши жены тайно или явно, непроизвольно, но то и дело с тоскою посматривали в небо на пролетающие мимо облака – и порою изменяли нам с каким-нибудь явным дураком или смазливым сутенером.

Тогда в слепой ярости адамова комплекса, называемого нами ревностью, мы обзывали нашу женщину шлюхой, блудницей, проституткой и, памятуя о том, что именно из-за нее приходится в поте лица своего добывать на земле пропитание, вместо того чтобы преспокойно жить в раю, с ненавистью побивали ее камнями, палками, тяжелой мясорубкой, старым бронзовым канделябром.

Моя жена была сама корректность, интеллигентна в высшей степени, музыкант, так же, как и я, свободна словно ветер, но отнюдь не ветрена, ушла от первого мужа и вышла за меня из любви к искусству, как говорится: ей нравился мой уникальный бас… Я не могу сказать, чтобы мне было с ней плохо, что я не любил ее, – нет, такую женщину нельзя было не полюбить. Но я видел всегда и неизменно, что не я и не мой “пещерный бас” нужны ей, чтобы она могла стать воистину счастливой.

Вы спросите: а что ей было нужно? Отвечу: несбыточность. Какой-нибудь иностранец, который в любой день может крутануться на одном каблуке и покинуть ее навсегда. Или тот древний натурализовавшийся ангел, который в некий достопамятный день, когда начался всемирный потоп, оставил ее барахтаться в воде, а сам величественно вознесся в небо, с грустным видом помавая ей рукою… И в конце концов, уже после того как мы расстались, моя жена нашла человека, которого могла полюбить, и это был точно иностранец – ослепший юноша, на семь лет моложе ее. Я никогда не встречался с ним в той жизни, но хотел бы встретиться в этой вот так же, как и с вами, друзья мои, и предложить ему соучастие в совместной медитации.

Любезные мои братья! Бренное существование уже позади, милостью Божией и кровью Христа мы выкуплены из рабства смерти – свобода и вечность с нами!

Давайте в эти первые минуты беспредельности существования, дарованного нам

Творцом Слова, Которое было в Нем – и Слово это было Любовь, – насладимся радостью свободы и сосредоточенно, глубоко и безоглядно погрузимся в созерцание Любви к Нему.

Потому что в этой Любви – начало и причина всего сущего, включая все звезды вселенной, каждую огненную каплю в них и все слова человеческие, созданные по образу и подобию Слов Божественных. Бог есть Любовь, как Солнце есть

Жизнь, но между теми словами, которые соединяются связкою “есть”, – чувствуете, какая существует дистанция? Единое Мира разделено пространством так же, как едино солнечное бушующее творчество и голубая незабудка на лугу

– а между ними холодные просторы космоса. Затерянная среди тысяч голубых звездочек других незабудок любовь маленького цветка к солнцу и есть истинная

Любовь, которую мы, человеческие существа, познаем только теперь, после

Воскресения.

На земле, пока мы жили от рождения до смерти, Любовь для нас оказалась подмененной похотью; и невеждами была даже сделана попытка искусственно создать в русском языке горбатенькое слово, как бы предназначенное заявить, что Любовь множественна: “любОви”. Но разве истина такова, господа? Мы ведь, пока жили, не изучали науку этого слова. На русском оно имеет только единственное число. Слишком слабые, чтобы не испытывать страха пред царством смерти, мы прятались в садах голубых незабудок, не видя над собою солнца вполнеба.

Господа, когда теперь для нас окончательно выяснилось, что зло человеческое и смерть были всего лишь мелкой подлостью, учиненной завистливым сатаной, – а теперь мы с вами вместе, здесь, в моем доме у озера, – давайте на некоторое время погрузимся в глубокое, сосредоточенное молчание, посвященное памяти всех быстро промелькнувших человеческих жизней на земле, накрытых угрюмой тенью царствующего Зверя, так и не изведавших лучезарной ласки очей

Того, Кто всегда с нами. Мы не научились любить, пока жили, и жить не могли по законам Любви, потому что на этой земле законом была для нас лишь смерть.

Собственно, по жизни нашей, какой бы она ни была у каждого, никто не был достоин спасения. Что бы мы ни придумывали, чего бы ни достигли в глазах друг друга – все это оказывалось дымом сгорающего костра, быстро тающим в воздухе. Так помолчим же, господа, и погрузимся в благоговейное созерцание

Любви, которой мы были недостойны. Но вправе каждый лишь сказать: я был недостоин. И мы смиренно спрашиваем у Него: Господи, неужели это ради нас Ты решил убить смерть?