Онмёдзи (ЛП)

— Это летняя трава. В это время года ее почти невозможно найти. — Говоря так, Сэймей оторвал несколько листков, размял в пальцах и потом, положив их себе в рот, стал жевать. Пожевав некоторое время, он достал это и, сжав в кончиках пальцев, впихнул через меч и сжатые зубы в рот Кансую.

— Глотай, — приказал Сэймей, и Кансуй с трудом проглотил лекарство. Так повторилось несколько раз.

— Порядок. Теперь вот так, с мечом во рту, если пару часов продержишься — спасен, — ласково сказал Сэймей. Кансуй кивнул, из его глаз струились слезы.

— Сэймей! А что ты ему дал?

— Траву небожителей.

— Траву небожителей?

— И она тоже пришла к нам из страны Тан. Говорят, эту траву — левкосцептрум — привез высокочтимый Киби-но Макиби. Она в изобилии росла в горах вдоль дороги от Чанъаня в царство Шу, и у нас в стране Ва она тоже в небольшом количестве встречается.

— Надо же…

— На горной дороге, ведущей из Чанъань в царство Шу, было много демонов, которые входили в человека через зад. И все, кто идет по той дороге, чтобы охранить себя, пьют рвотные шарики из травы небожителей и так идут. Говорят еще, что когда в эпоху смуты Анси танский император Сюань-цзун был изгнан из Чанъань в Шу, даже он, когда проезжал по тем горам, пил эти самые рвотные шарики.

— Но ты сейчас ему дал…

— У меня не было времени приготовить настоящие рвотные шарики, поэтому я напоил его просто листьями. Я много заставил проглотить, так что должно довольно хорошо подействовать.

Примерно через два часа в животе Кансуя громко заурчало.

— Уже скоро, пожалуй… — прошептал Сэймей.

— Что скоро? — спросил Хиромаса.

Но Сэймей не успел ответить, так как Кансуй начал извиваться от боли. Сквозь сжатые на мече зубы прорывались его свистящие стоны.

— Все нормально?

— Нормально. Трава небожителей действует.

И вот, через некоторое время из зада старика Кансуя выползло чудовище. На его животе была огромная рана от меча, словно бы его поймал охотник и начал снимать с него шкуру. Это был труп огромного черного старого тануки.

Рассказ 5 Оно-но Комати

1

Вокруг царила весна. Поля и горы таяли в зеленоватой дымке. На веточках деревьев проклюнулась свежая листва, поляны покрылись едва проросшей травой — от этой нежной зелени захватывало дух. По сторонам дороги распустились дикие лилии, а кое-где были рассыпаны по земле точки мелких голубых цветочков вероники. То тут, то там рядом с отцветающей сливой уже цвела сакура, причем на большинстве деревьев уже раскрылось три четверти всех цветков.

— Как красиво, да, Сэймей? — выдохнул очарованный Хиромаса.

— Не плохо. — Сэймей с рассеянным видом шел рядом с Хиромасой по пологой горной тропинке. Над их головами сплетались ветки дубов и вязов, и тени веток вместе с солнечными бликами образовывали на белом легком каригину Сэймея прекрасный узор.

Это были земли Хаясэ.

Совсем недавно Сэймей и Хиромаса высадились из повозки, запряженной быками, оставили и быков, и повозку, и сопровождающих, договорившись, что за ними приедут на следующий день в это же самое время. И вот уже дорога стала не проходимой для бычьей упряжки.

— Эй, Сэймей! А ты не искренний!

— Это в чем?

— Ну, я говорю: «Красиво как!», а ты делаешь безразличный вид: «не плохо» и все такое…

— Обычный вид. Я такой всегда.

— То есть ты всегда безразличный?

— Да.

— Когда на лице отражается все, что есть на душе: вот вижу хорошее — и хорошо, вижу красивое — красиво, тогда это лу… — и тут, договорив до этих слов, Хиромаса захлопнул рот.

— Тогда это — что?

— Утомительно! — коротко закончил Хиромаса. Сэймей громко рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Хиромаса, ты обо мне беспокоишься?

— Н-ну.

— Смотри, ты мне сказал: «искренне выражай то, что чувствуешь в душе», и я засмеялся. Тогда ты говоришь мне: «почему ты смеешься?» Ну и что же мне делать тогда, а, Хиромаса?

Конечно, они не ссорились, и даже не спорили. Так, просто, болтали, перебрасываясь короткими фразами.

— Ладно, оставим это. Скоро уже? — спросил Сэймей, и Хиромаса ответил:

— Еще чуть-чуть.

Сэймей и Хиромаса шли в храм под названием Сикоин, маленький храм, в котором-то и была всего одна резная деревянная статуя Будды Канон в три сяку величиной в главном храме, да жил один монах по имени Нёсуй.

Преподобный Нёсуй появился в усадьбе Сэймея два дня назад, его привел Хиромаса.

— Это — преподобный Нёсуй, человек, которому я, Хиромаса, очень многим обязан. — Так сказал Хиромаса Сэймею. — Он живет один, в горах, в храме Сикоин, и, судя по всему, оказался в очень сложной ситуации. Я расспросил его, Сэймей, и это дело, мне показалось, по твоему профилю. Ну и вот, я сегодня привел его с собой. Прошу, можешь выслушать его?

От монаха Сэймей и Хиромаса услышали следующее.

Нёсуй пришел в храм Сикоин два года назад.

Собственно говоря, это был храм секты Сингон, там когда-то жил служка, который в меру своих способностей читал в храме сутры, но служка умер, и после его смерти не нашлось никого, кто бы пошел в тот храм. Два года назад это был заброшенный храм, предоставленный всем ветрам. А потом туда пришел Нёсуй.