Онмёдзи

— А, так это, помню точно: четыре дня назад. Вечером. Я как раз шел тогда в Тодзи, Восточный храм, чтобы передать туда сутру «Ханнёкё», переписанную императором. Вышел из дворца Сэйрёдэн и пошел. А когда проходил ворота Дзёмэймон, тут все и произошло. Из тени сакуры, что растет перед дворцом Сииндэн, вдруг выскочила девочка лет семи — восьми. И пихнула мне в руки это письмо. А в письмо… Ты представляешь, Сэймей? В письмо был даже вложен цветок горечавки!

— Ого-го! — Сэймей, довольно посмеиваясь, смотрел на Хиромасу. А Хиромаса, чувствуя на себе взгляд Сэймея, еще больше деревенел лицом.

— И вот. Я осмотрел письмо и цветок. Поднимаю голову — а девочки уже ни где нет!

— Хм.

— Быть не может, чтобы такая кроха одна там стояла. Наверняка ее какая-нибудь таинственная принцесса увела обратно во дворец. И тогда я раскрыл письмо. А там оказалось стихотворение!

— Ладно, покажи-ка мне эти стихи, — сказал Сэймей, и Хиромаса достал откуда-то из-за пазухи письмо и передал его Сэймею. Там было написано женским почерком:

Представь: я запрягу печаль.
Так что же за сердце привезет
Повозка редкого гостя?

— Ого! Ну, понятно, — глядя на стихотворение, кивнул Сэймей.

— Что? Что понятно-то?

— Что ты к какой-то женщине слишком холодно относишься.

— Холодно отношусь? Не помню такого! Бывало, что меня женщины отвергали, но чтобы я — женщину, такого никогда не было! — Хиромаса покраснел. — Сэймей! Объясни, что там написано?

— Ну, все очень просто и понятно.

— А я не понимаю! Потому тебя и спрашиваю! Я в этом мало сведущ, и такая изысканность как обмен стихотворениями чтобы сообщить друг другу о своих чувствах — мне не доступна. Если любишь, шепни «люблю», получи рукопожатие в ответ — вот это мне понятнее. Сэймей, слушай! Не делай вид, что тебе все на свете безразлично. Просто объясни для меня эту песню. — Хиромаса краснел все больше и больше. А Сэймей с интересом разглядывая Хиромасу, начал:

— Это стихотворение женщины. Она сообщает, что ненавидит мужчину, который к ней холодно относится.

— Потрясающе! А ты откуда это узнал, Сэймей?

— Видимо, эта женщина рассержена на мужчину, который слишком редко к ней приезжает.

— То есть, она показывает, что на него дуется?

— Ну, в общем, да.

— Но как же ты это понял?

— Ладно, слушай. На повозке мужчина едет к женщине. Бывает, что такую повозку везут люди, но в данном случае — бык. Бычья упряжка. Быка впрягают в повозку и заставляют ее везти.

— Ну и что из этого?

— Так вот, подобно тому, как быка впрягают в повозку, я в своем сердце «запрягла» «печаль» — это она сообщает своему мужчине.

— Вот же! — громко сказал Хиромаса.

— Очень предупредительно здесь дается и разгадка загаданного слова, разве нет?

— Разгадка?

— Да. Тут написано: «Что же за сердце привезет повозка». И уж если первую часть мы не разгадываем, связывая «печаль» с образом быка в упряжке… — и тут Сэймей вдруг замолчал.

— Если не разгадываем, то что же, Сэймей?

— Не разгадать — это так на тебя похоже, Хиромаса.

— Ты меня выставляешь дураком.

— Нет, я говорю, что такого тебя — люблю. Будь собой.

Хиромаса хмыкнул недовольно, лишь на половину соглашаясь.

— И что же, Хиромаса, ты ничего в связи с этим стихотворением не припоминаешь?

— Ничего, — просто ответил Хиромаса. — Но. Меня настораживает…

— Что?

— Смотри, пока ты разъяснял, мне засело в голову вот что. Я получил это письмо в тот день, когда появилась повозка, которую не тянет бык.

— Да.

— То ли есть какая-нибудь связь. То ли нет.

— Я не знаю, но если строить предположения, то какое-то объяснение в себе содержит тот цветок, что был приложен к письму, как ты говорил.

— Горечавка?

— Ладно, как бы там ни было, завтра вечером пойдем смотреть. Ну, повозку эту.

— Пойдешь?

— Пойдем.

— Пойдем.

Так они и сделали.

4

Облака плывут. Черные облака. В них то выглядывает, то прячется луна. Ветер в небесах силен и порывист. Половина ночного неба затянута черными облаками. Кое-где в облаках есть прорехи, и небо в этих прорехах удивительно чистое, и там сияют звезды. Облака летят, то выплевывая, то поглощая луну. И кажется, что луна скачет по небу. Когда она появляется из облаков, густая тень серого вяза, за которым прячутся Сэймей и Хиромаса, ясно очерчивается на земле.

Только-только настал час Кабана.

Хиромаса и Сэймей спрятались в тени серого вяза и ждали. Они стояли по правой стороне Большой дороги Феникса, глядя в сторону ворот Расёмон, в том месте, где Большая дорога Феникса пересекается с Третьей улицей. Двое стоят так, что за спиной у них остается высокий забор храма Судзаку-ин, и осматривают улицу. На левом бедре Хиромасы висит меч. Он обут в сапожки из оленей кожи, воинское облачение со шлейфом и штаны — хакама. В левой руке у него даже лук. Одет прямо как на войну. А Сэймей всего лишь закутан в легчайшее, не стесняющее движений каригину, которое он обычно носит. И даже короткого меча не взял с собой.